Селёдкина шубка
И снова новый год.
Лицо в салате «нежность» или «оливье». Немного не дожёвана Памела, которая pomposos (помело). Ни грамма снега, ломит тело, из блюда на столе грустнейший взгляд — мечтательно в мои глаза селёдка посмотрела.
— Поэт, не ешь! Еттить твой мать... Хорош бухать, вставай на лыжи. И не дыши ты перегаром на меня.
А сбоку белочки крадутся... ближе, ближе...
Селёдка ёжится под шубой, поджавши свёклой зябко хвост. А в голове созревший тост — с румяной корочкой хрустящей. И дед Мороз в углу. Как настоящий.
© Copyright: Вертер Сморядул, 2023
— Ну что, Йохан, справил жене сапоги? —
пытали пытливые и любопытные соседи
по айсбергу.
Айсберг был большой, белый и холодный.
На пять домов. Вдоль улицы.
И на два дома поперёк.
Её же.
А ещё — вкусный.
Его пили вместо чая и грызли словно грызли,
только белые и большие.
Те, которые грызли.
Ведь грызли, которые не белые, на айсберге
не жили.
А белые — не грызли там где жили,
а ловили нерпу.
И жили на айсберге в каждом доме Айсберги.
И Йохан был Айсберг.
Так и был — Йохан Айсберг с айсберга.
И была у Йохана жена — Меридит.
Бывало сидит Меридит на краю айсберга
и глядит, как плавает в море нерпа.
Быстро, вкусно. И тепло. На душе. От взгляда.
Но вкуснее всего в море плавает селёдка.
Серебристо, как стрела.
А всё потому, что она без шубы.
Нерпа в шубе, а селёдка — без.
Холодно и не справедливо!
И стало Меридит жалко селёдку.
И попросила она у Йохана шубу.
Поплыл Йохан за море-океан.
Сказал — «Я не я буду, если шубу жене не добуду».
Сказал, и сделал.
Сменил имя.
Стал называть себя Оливье.
Но это уже совсем другая история...
А селёдка...
Получила таки селёдка свою шубу.
Но не от Меридит, и не от Йохана.
Он же имя сменил.
Стал Оливье Автандил.
