Мои книги
Жильцы дубовых полок, безмолвны ваши страсти,
как вы красноречивы, хотя молчите глухо,
хранительницы смысла, целительницы духа,
исполненные скорби, дарующие счастье!
Под тяжестью вседневной
согбенная устало,
я с наступленьем ночи
сумею распрямиться:
поглажу переплеты
и угадаю лица,
и мне кивнут с улыбкой
все те, кого не стало.
Кипят псалмы Давида
разливом жаркой лавы,
и в огненную бездну
я сердце окунаю,
о Библия, едва ли
найдется даль иная,
чьи вечные просторы
настолько величавы!
Ты лучших в этом мире
своим вином вспоила.
Несокрушимый стержень
и твердая основа.
Когда я повторяю
твое святое слово
-- ко мне опять приходят
спокойствие и сила.
Бессмертный Флорентиец
был первым человеком, разбередившем сердце
своим протяжным стоном
-- во мне его дыханье,
как в тростнике зеленом,
и я плыву доныне
по алым адским рекам.
Идя сквозь дым и пламя,
томясь по розам сада,
с гортанью пересохшей,
безумная от жажды,
на цветники Ассизи
я набрела однажды,
и освежила губы
нездешняя прохлада.
К Франциску из Ассизи
меня вела дорога,
он вышел мне навстречу,
бесплотный, как туманы,
целуя чаши лилий,
гноящиеся раны,
в любом явленьи божьем
целуя имя Бога.
Мистраль, певец Прованса!
Я помню и поныне
земли разверстой комья,
пьянящий запах пашен.
Взгляд девочки влюбленной беспомощно-бесстрашен
и суждено ей сгинуть
в обугленной пустыне.
И ты, Амадо Нерво,
сладчайший голос горлиц,
из выжженного сердца
невынутое жало.
Цепочка гор далеких
ломалась и дрожала,
когда я вдаль глядела,
от строчек не опомнясь.
О доблесть книг старинных,
о ветхая бумага,
ты не сдаешься тленью,
чтоб утолять печали.
Иов, как прежде, страждет,
и безответны дали,
и жив Фома Кемпийский,
и горечь, и отвага!
Как Иисус, свершая
свой крестный путь с любовью,
вы раны отирали
стихом, и ваши лики
на книгах проступили,
и платом Вероники
глядит творенье -- роза,
запекшаяся кровью!
Целую ваши губы,
ушедшие поэты!
Вы стали горстью пыли,
но остаетесь рядом,
спеша меня ободрить
и голосом, и взглядом,
и вечным кругом лампы
мы в сумраке согреты.
О мертвые, вы с нами
во славе бестелесной!
Прильну во мраке ночи
к распахнутым страницам
-- к глазам неутоленным,
сожженным страстью лицам,
скипевшимся во прахе,
в земле глухой и тесной.
Перевод Н. Ванханен
