Лондон

Ночь, умирая, тускнеет. Черны от смога

лица прохожих и камни в старинных стенах.

Туча стекает заношенной римской тогой

по несгибаемо-строгой спине Биг-Бена.

Город завешен тенями, придавлен мраком,

кружит чумным галеоном в безлунном дрейфе.

 

Смех колокольчиков. Флейта, рожки и арфа,

бледные всадники в призрачно-звёздном шлейфе:

серьги эльфийских красавиц, огни на жалах

луков и копий, мечи в ледяных перчатках.

Грохот центурий и конные волны галлов

перемешавшись, уходят в асфальт, брусчатку,

хроники стёкол, туманы мечты и были,

кипы пергамента, сказки, что слышат дети...

 

Кэб застывает у паба на Пикадилли

и растворяется в чайно-лимонном свете.

Луч выплетает кудри, сюртук — и море

солнечных чар кружит пару на тротуаре.

Сонное небо, ворча, вспоминает горечь

угольной пыли и лязг онемевших фабрик,

скрип парусов, негу влажной земли под плугом,

мёртвую поступь железа, огня и бронзы...

 

Лондон спелёнут в века, что вросли друг в друга,

жизни свернув лепестками английской розы.

Шёпот иссохших страстей — потаённый, странный,

крошка от вытертых плит, плоть от плоти Темзы —

манит людей-мотыльков ароматом тайны,

чтобы сгореть в их глазах — и опять воскреснуть.