Чай с лимоном – 6

Я пытался тебя расплескать, привязывая твое имя, как воздушные шары, к случайным прохожим.

Кусочки мозаики: из перламутровых раковин, бледно-розовых кораллов, нюдовой гальки и разноцветного эрклёза, превращенного стихией в гладкие камешки – они уносили с собой в тепло квартир и стужу незнакомых подворотен, забирали частичку твоего портрета, выложенного на морском берегу. А вместе с ними твои любимые песни, фильмы и книги с уютными кафешками, парками, даже целыми городами, которые, обретая новые оттенки, жили полнее прежнего, но уже самостоятельно, не касаясь... где-то вдалеке.

Всё, что от тебя осталось – пустая чашка на столике Маросейки, плотно моросящий снаружи дождь, беспощадный к первому снегу, и свободный вечер.

Но пока я радовался своей странной победе, твое имя, как мне казалось, никому и ничему больше не принадлежавшее, всё это время незримо касалось меня.

Едва заметно проступающее над плоскостью шума белого листа, оно несоизмеримо прорастало откуда-то изнутри, и я чувствовал себя обманутым, как должно быть чувствовали себя и те другие, которых я рисовал, глядя на тебя. И хотя случалось это не сразу, тому всегда предшествовала высокая пенящаяся волна, которая в конце концов со всей присущей ей грозной силой обрушивалась на побережье, размывая твои последние черты.

 

Считывать тебя в касаниях, в нажимах и скольжении карандаша, в упругости и изломах следов, чтобы нарисовать одной линией. Одна, как целое, она смотрит тишиной туманного рассвета, растворенная в его сиянии; гладит свежим, не обжигающим лучом и, едва замеченная, уже бежит искрящимися потоками из-под поволоки горных облаков.

Таким был её взгляд, когда я впервые его поймал, как солнечного зайчика.