Баллада о рыжем

На свет он слепым появился в июле

под знаком вполне подобающим – Льва.

И чёрные братья к нему, как Иуде,

за масть относились: кошачья молва

про тёмную маму трубила в округе,

что с Рыжим из дома напротив она…

 

У кошки самой – ни семьи, ни подруги,

а в мир из подвального вышла окна.

Но я о котёнке. Знакомство средь ночи

у нас состоялось. Он поздней порой

сидел у дороги; сверкнувшие очи

окликнули будто: прохожий, постой!

 

Нащупав в кармане – сгодилась – конфету,

к нему наклонился – он прянул, не брал.

Оставив, отправился снова по свету:

не впрок моциону такой интервал.

 

Узнаю не скоро, что стал он сироткой,

что мать задавили, хромала и так,

и сын, одинокой поднявшись подлодкой,

из тьмы выбирался во тьму натощак.

 

…В конце сентября отпустила больница.

Во вторник. А в пятницу умер мой брат.

Всю жизнь в одиночку он – редкие лица

сошлись у могилы. И этому рад.

 

Во снах мне являлся, впервые, но к месту –

два раза за сорок положенных дней.

Не скрою, тех сроков мистических между

он стал ещё ближе, понятней, родней.

 

Но этот с чего вдруг приснился? Котёнок!

(Разгадки, боюсь, не сыскать до конца).

Братишка был тоже до жалкости тонок,

я – чёрный по маме, он – рыжий в отца.

 

Котёнок нежданно нашёлся, представьте –

стою у окошка и вижу в окно:

на том же он месте, как сторож на вахте,

скучает мохнатое чудо. Оно!

 

У бани, где «веники вяжут», кормиться –

теперь его тактика. Значит, верна,

раз свой – на довольствии, как говорится –

тут по воскресение он с четверга.

 

А в дни остальные? Примерно с неделю

носил бедолаге хлеб, сыр, молоко…

Из жалости, просто, со смутной ли целью?

Не знаю. Но вёл меня, кто далеко.

 

Тогда предысторию и рассказали…

А гладить не даст, мол, он, как не давал.

Покладистых братьев давно разобрали.

В то – видишь? – окошко уходит в подвал.

 

Я стал привыкать к нему, будто соседу,

вот выкормим, думал, а там… Что же там?

Он вышел к коробке в прошедшую среду,

с тех пор не казался ни тут и ни там.

 

Могли приютить – ну, могли же! – изгоя.

Но светлую версию грустно отверг:

мне нет и не будет отныне покоя

за то происшествие в ночь на четверг.

 

Какое? Зачем? Да ещё при народе.

Нет дела до них мне, но есть до себя:

и в драме виновен не очень-то, вроде,

а больно, как если бы мимо… судьба.

 

Да, есть персонаж в незаконченном дельце.

Он несимпатичен. Ну, в общем-то, я.

Пусть страшно до жути наткнуться на тельце,

обязан искать я, надежду тая.

 

Никак не забуду: усевшийся рядом,

кто в рыжего вырасти мог бы кота,

измерил меня испытующим взглядом…

Так всмотрится вечность и… мерзлота.