Черёмушки
бабкин палисадник
напоминает море
как там
бушует шумит на просторе
волны ревеня
шлюпки лилий
сигнальные огни смородины
белой к добру
красной не к добру
чёрной наверное к
а
по
ка
лип
си
су
трудно запомнить такое длинное слово
вычитанное в грохочущем
гром и молния тысяча черрртей
альбоме
альбрррехт дюррреррр
запоминала с семи лет
к девяти запомнила
в девять
я плыву в подмосковном морском ревене
раздвигая волны исцарапанными
котом и крыжовником руками
дуя на спутанную чёлку
приговаривая
свистать всех наверх
одуванчиковые юнги свищут наверх
печные мачты свищут наверх
оладьевые облака свищут наверх
жуткий жук
чёрный как апокалипсис
не хочет свистать наверх
и валится с волны вниз
и цепляется за подол моего светлого платья
я визжу
стряхиваю с себя апокалипсис
он падает низко
совсем низко
шевелит мускулистыми лапами
уползает на дно
я стремительно выгребаю на берег
в сорную траву
в яблоневый сад
к папкиному мотоциклу
к моим качелям
они общие кричит младшая сестра
борясь за место под солнцем
дура
дура ненормальная
я всё бабушке расскажу
сама дура
и я расскажу
как ты кормила кота незрелым крыжовником
врала ему что это таблетки от кашля
дура
живодёрка
я вспыхиваю от стыда
я больше не буду
мррр снисходительно тарахтит кот похожий на кота
с рисунка дюррреррра
и прыгает с перекладины качелей
я мирюсь с сестрой
две компактные попы
легко умещаются на сиденье
мы качаемся
качаемсякачаемся
кач
а
е
мся
прилетая к трубам и облаками
приплывая к траве
отплывая
улетая
оттягивая момент
когда
ираленавыгде
зовёт бабка
иралена
ираленаобедать
мы нехотя приплываем
нехотя плетёмся мимо серебряного от серебряного солнца окна
нежилой террасы
в него нельзя смотреть
в него нельзя не смотреть
в стекле отражается уродливая изнанка
самой старой яблони
бабка говорила
миллион лет назад
самую старую яблоню расщепила молния
но сорт белый налив живучий
она и выжила
и растёт наливным сердцем наружу
ох после смерти деда и я так
ох
не слушайте ужастей
ешьте оладушки
нельзя не смотреть
в серебряной глубине
мелькает отражённая яблоневая рана
искажаясь
становясь похожей
на тёмное лицо
деда
альбрехта
альбрехтова чёртова кота
на тёмное лицо
в обрамлении зыбких ветвей
это страшнее
чем колодезный глаз
на краю деревни
рычит мотоцикл
тарахтит кот
надо спасаться
и мы с сестрой бежим что есть сил
чур меня чур меня
врезаемся в прибой ревеня
и задыхаясь от паники
суетливо по-собачьи плывём
к доброй сдобной бабке
взмокшие
маленькие
девять и семь
дуры ненормальные
через миллион лет
июльским утром
я еду двадцать шестым маршрутом
московского трамвая
возле остановки черёмушки
нет черёмушек
но есть яблони
чахлые но вынашивающие
миллион эмбрионов
мелких
кислых
а вот фиг вам
плодов
и пока трамвай
мотая синдромальной мордой
продирается сквозь сад
некоторые небеременные ветви
касаются трамвайных окон
незримо рисуя
кошачий змеиный хвост
жучью собачью лапу
усталый урал номер шестьдесят ноль один юбе
грубую верёвку
качелей
кулинарное облако
нет облако настоящее
ненарисованное
отражённое
мне становится страшно
одновременно спокойно и страшно
как в детстве
и стальные нервы
и стальные рельсы
тонут
в первобытной траве
