Дела волшебные

Наташа

1.Прощай, волшебных дел апофеоз.

Волшебников у нас всегда хватало

И если посчитать весь этот сброд

То, у свиньи соседской меньше сала,

Хоть, слышно, есть всегда вперёд на год.

В сословии их титулов и званий –

Считать три дня без отдыха и сна,

За месяц не запомнить всех названий,

Зубрить не трудно, память жаль одна.

К тому же и народ разнообразный –

Все расы к волшебству имеют страсть,

Но некоторых вид благообразный

Увидишь, хорошо бы не упасть.

И всё бы ничего, но их сословье

Гуляет в праздник свой активно так,

Что не хватает напрочь сквернословья –

Кто не успел сбежать считай – дурак.

Дурак совсем – волшбой срывает крышу.

Потом-то лечат, словно своего,

Себе же надрывая пуп и грыжу

Ежеминутно ноя от того.

Но и без них никак. Уже привычно

Прощать неделю праздников одну.

Потом они прилично, как обычно

Налогом щедро чествуют казну.

Никак без них. Волшба настолько въелась

Для всех народов в жизненный уклад,

Что если бы она куда-то делась,

Боюсь бы начался межрасовый разлад.

Везде их можно встретить на дороге,

В столице так и вовсе не пройти.

И то неплохо - спрос на них широкий

И выбор. Дело только в - заплати.

Деньгами, урожаем, чем угодно.

Бывает подряжаются на труд.

Волшебники не всё берут свободно,

Но если взяли, свыше не берут.

Мечтала быть волшебницей когда-то.

Была в учениках десятки раз,

Но каждый раз, всегда одна награда –

«Волшба простите, детка, не для вас».

Чему бы не учили – всё напрасно.

Прям, как горох об стену, тот хоть бьёт.

Зато и поняла довольно ясно –

Меня волшба любая не берёт.

Ни капельки, ни чуточки, ни крошки,

Ни колдовство, ни зелья, ни гипноз.

Не с той, видать, кормили в детстве ложки –

Прощай, волшебных дел апофеоз.

Иду в деревню. Буду жить у тётки.

Отец женился. Зла была не я.

У мачехи характер хуже плётки –

От зависти удавится змея.

Пускай живут, раз есть на то потребность.

А я в деревне. Меньше суеты.

Наследство мне не светит, ну а бедность

Мне не дана – с любым трудом на «ты».

Иду с утра, покинув город стольный.

Всего добра – заплечная сума.

Телеги подъезжают скрипнув сольно,

«Да нет, спасибо. Я дойду сама».

До вечера дойду. Быстрей не надо.

У тётки тоже норов ого-го.

Хоть лишний рот ей вовсе не награда,

Но всё-таки не бросит своего.

Дорога на ухабы не жестока,

Не так уж и увечна для ноги.

Иду спокойно, никого не трогав

И слышу вдруг тихонько: «Помоги…»

2. Добро выходит боком.

Недалеко, на право от дороги,

Докинуть шапкой, если где-то взять,

Упёрся кто-то в тополь одинокий,

А кто такой, отсюда не понять.

Спиной ко мне, фигура не девичья

И даже здесь заметны два горба.

На вид высок, худой до неприличья

Не жалует, как видимо судьба.

Ни эльф уж точно. Точно, что не гоблин.

На человека вроде бы похож,

Но под плащом так безобразно сгорблен

Отсюда не поймёшь, не разберёшь.

И, как на зло, совсем пуста дорога,

Ни пеших, ни телеги не видать,

А он страдает и причем жестоко.

Воды хотя бы подойти подать.

Пройдя к нему, сквозь гущ чертополоха,

Плечо легонько тронула его.

Заботливо так спрашиваю: «Плохо?»

В ответ с угрозой рыкнуло: «Чего?!»

И повернулся. Разглядела… вот блин!

Как все бессовестно легенды врут,

Что сгинул навсегда последний гроблин

Века назад. Тогда кто это тут

Сверлит меня чернильными глазами,

С недоуменьем пялясь на меня:

Какого, мол, пришла, иди лесами,

Желательно со скоростью коня.

Древесный лоб, носатый, в профиль дерзкий,

На скулах руны символом «иной» -

Типичный гроблин, видела на фреске

И не горбы скрывает за спиной.

По делу сразу память суетиться,

Дверь открывая в голову с ноги:

Не человек, не дерево, не птица

Увидела, один совет – беги.

Всё вытянет, все жизненный соки.

Общаясь с ним не долго проживёшь.

И в подтвержденье тополь одинокий

Развеялся туманом, не найдёшь.

Но, чтобы я с испугу промолчала,

Такое из разряда – сущий бред:

«Я вижу вам неслабо полегчало

И столь солидный завтрак не во вред».

И всё. Пошла. Скорее делать ноги,

Прикинуться слепоглухонемой.

Фух-х-х, безопасней как-то на дороге.

Но тут мне в спину властный голос: «Стой!»

Ага, сейчас! Нашёлся повелитель!

Мечтайте всласть подальше от меня.

Идёт за мной герой-остановитель.

Как не хватает мне сейчас коня!

Лягнуть бы так, чтоб тот летел не падал,

Как минимум назад десяток миль

И даже знать мне в общем-то не надо,

Когда и где наденется на шпиль.

Не отстаёт. Пяти шагами сзади.

Вот помогай после него больным:

То молнией стрельнёт забавы ради,

То слышится сомнительное «хм…»

То миражами нападают тролли,

То из ковша в лицо плеснёт вода…

С размаху приложить сумою что ли,

Там вроде бы была сковорода.

Терпение служило мне полмили,

Затем рукой махнуло и ушло.

Я развернулась: «Ты отстанешь или…»

И тут другое до меня дошло.

Дойдет вот так со мною до деревни,

А там легенды знает и меньшой

И помня, чем живёт народ их древний,

Совет, как пить дать, соберут большой.

И побыстрей, пока он не приметил

Кого-нибудь, тут дорог каждый час,

Всё вкусное, что есть у них в буфете,

Ему несут, не трогай только нас.

А он, учтиво кушая всё это,

Не указует в лоб своим перстом –

К загробной жизни верная примета,

Откушав на совет идёт потом.

Учтиво спросят, чем им откупиться,

Достаточно ль за три луны коня?

Но чтобы насовсем с таким проститься…

Со мной пришёл, пожертвуют меня.

И так в любое забрести селенье

Вот с этим вот, что будет за спиной…

С проказой лучше встретят, без сомненья.

Отвадят всякий раз его лишь мной.

Поскольку если гроблин привязался

К кому-нибудь, без разницы к кому,

То, как бы тот костьми не упирался,

От гроблина спасенья нет ему.

«Дошло, однако. Быстро. Даже лестно», -

Проговорил он, обозначив суть.

«Куда идём, там жить неинтересно,

Ничем не примечательная нудь».

Схватила сумку, жизнь продать дороже,

Блохой слону ответила: «Отстань!»

Ухмылка у него – озноб по коже:

«А ты, смотрю, не из пугливых, лань…»

3. Обещание.

«… Ну, хорошо. Давай с другого бока,

Глазами тоже перестань бодать.

Легенды помнишь. Что мы держим строго?

Считай, что получила благодать».

Какая благодать?! Иди отсюда!

Но память просвистела мне в свисток

Такое редкое, практически, как чудо –

Пообещает, в исполнении строг.

Обещанное, хоть и будет сложно,

Проверено – исполнит от и до.

Одно претит – свобода невозможна,

Пока творит, не выгнать ни за что.

Хоть гроблина присутствие под боком

Терпеть во имя дел не каждый рад,

Но то, что выходило им итогом,

Не требовало никаких затрат.

Такое выпадает раз в столетье,

А то и реже и для одного:

Любовь, богатство, слава, долголетье…

Никто не отказался от того.

А мне какие видятся потери?

Ну, разве только деревенский быт.

Зато в другую жизнь явились двери,

Лишь обещанье взять и путь открыт.

Но в каждом обещании есть лазейки

И при старании найдётся пара дыр,

А гроблины прекрасные ищейки

Вот только даром в мышеловке сыр.

Подумала, прикинула возможность,

Как обойти места, где тонок лёд

И соблюдая такт и осторожность

Ему ответом выдала: «Даёт,

Слыхала, ваш народец обещанье

И исполняет то, как монолит.

Хотя к чему вам это созиданье

Никто не знает, но и не скорбит.

Не мне судить. Вот только сомневаюсь

Осилишь ли желание моё.

Поэтому прошу, весомо каюсь,

Вперёд, залогом слово взять твоё».

Он посмотрел почти что равнодушно

И произнёс спокойно: «Хорошо».

Я тоже горделивая наружно,

Но по спине мороз прошёл свежо.

«Ну, вот…», - Говаривала мама

Вытаскивая из ловушки мышь:

«Ты думал, что хитрее, раз с усами,

Но всё-таки попал в неё, малыш».

Он руки не потёр, не ухмыльнулся,

Глазами хитрецою не стрельнул.

Как другу дорогому улыбнулся

И время, по-простому, не тянул:

«Даю тебе словесно обещанье

Исполнить, что желаешь, как закон.

А если не осилю ожиданий,

Пусть съест меня простуженный дракон».

Простуженных драконов не видала.

Но если не дождусь чего хочу…

Простуда в детстве десять раз бывала,

Дракона простужаться научу.

Кивнула подтвердив: «Пойдёт. Согласна.

К ближайшему дракону знаю путь,

Поскольку ваша раса не всевластна,

А ты пообещал, не обессудь.

Не знаю подойдёшь с какого бока,

Но только сам, без помощи извне,

Обучишь волшебству до званья «Дока»

Меня, что мне достаточно вполне».

Он посмотрел, прищурившись в сомненье,

За тем от удивленья выгнув бровь:

«Подобное желанье – откровенье…

Уверена? Ни слава? Ни любовь?

Волшебных мастеров повсюду сыщешь,

Да и в столице всяк из них неплох», -

Затем, прищурил черные глазищи,

Меня измерив: «Чувствую подвох».

4. Проблема.

«Подвоха нет. Но точно есть проблема:

Мне волшебством любым завещан прах.

Гораздо меньше жён внутри гарема,

Чем счёт моих потуг в учениках.

Волшебники в бессчётных испытаньях,

На дверь указкой ставили персты.

Волшба мне помахала «до свиданья»,

Но тут, увы, образовался ты.

Заметь, не я тебя остановила.

Пыталась предложить всего воды.

И раз теперь мне не грозит могила,

Хотелось бы от слов твоих плоды».

Его улыбка радует не очень…

Увидишь, сразу дёргается глаз.

Он зубы все специально что ли точит?

Всю челюсть выставляет на показ.

«Препятствия не вижу никакого.

Тебе смотрю я дважды повезло:

Быть ученицей самого иного,

И получить бесплатно ремесло».

Смотри, какой задор его приличный,

Какой, однако, радостный настрой.

Посмотрим, будет так оптимистичный,

Когда урок мне даст один-другой?

Рукой махнул, сойти призвав с дороги:

«Ухабами получим только стресс.

Хоть нас с тобой не поджимают сроки,

Но всё-таки удобней через лес», -

И руку подаёт: «Айда, не бойся…»

Боязни нет, охватывает жуть,

Но тяга к волшебству – куда не скройся

Везде найдёт. Рукой не отпугнуть.

Идём вдвоём до леса через поле.

«Ни гроблин, ни горбун, ни изувер», -

Сказал он мягко, хоть и недоволен:

«Зови меня учитель или Цэр».

Ужасно захотелось вдруг обратно...

«Мирана», - обозначилась сипя.

Сказать, что познакомиться приятно

Не получилось выжать из себя.

В лесу вдвоём с таким слегка тревожно.

Но в утешенье, слава всем богам,

Иду за ним почти неосторожно –

Ухабы не встречаются ногам.

Полуденное солнце показалось

Через верхушки пышные ветвей.

Поляна впереди образовалась

И ручейка журчанье рядом с ней.

Учитель, буду так к нему отныне,

Поскольку он меня не будет есть

Покамест, оглядел всё без гордыни,

Сказал: «Приступим к обученью здесь».

Достал из-под плаща (как и откуда!)

Льняной мешок, порылся средь добра,

Извлёк платок, взмахнул, подбросил круто

И вот вам: стол, скамейки у шатра.

Пошёл к столу не быстро и не мешкав,

Раскрыл мешок и вытащил на свет

Кувшин чего-то, яблоки, орешки

И пригласил: «Чего стоишь? Обед».

А я на стол поставила из снеди

Лепёшку, сыр, головку чеснока.

Он если что-то в мыслях и отметил

То, промолчал, задумавшись слегка.

Поели быстро, время не тянули.

Стол опустел, как он взмахнул рукой:

«Пока с тобой мы сыто не уснули,

Проверим вариант один-другой».

Явил передо мной ежа морского,

Прям как живой, но видно, что мираж.

Иглы коснулся, ойкнул от такого,

Мне показал: «Смотри, до крови аж».

С чего бы так? Но кровь не иллюзорна:

Сверкает бусинкой и точно не обман.

С опаской потянулась, не зазорно,

Но палец проскользнул, как сквозь туман.

Рукой схватила, поболтала кистью

По ёжику морскому. Ничего.

Учитель, недовольный что ли жизнью,

Развеял быстро по ветру его.

С горчинкой хмыкнул, выдавил скоромно:

«И чем тебя кормили, например,

Что с сильным волшебством ты так не скромно?»

Ответила, что есть: «Овсянкой, Цэр».

«Ну да, и с чесноком ещё в придачу…

Сражает без волшбы такая смесь,

Что видно и сулит тебе удачу.

А ну-ка, завари сейчас и здесь

Мне зелье по рецепту, колдовское.

Проверенное временем веков.

Дороговизной, скажем, не простое,

Но выведет в волшбу из дураков».

Такое чувство сразу появилось:

Сомнительность со всех углов скрипит.

Но пламя под котлом уже обвилось,

Да и вода, смотрю, во всю кипит.

Даёт мне трав пучки, чего-то шепчет.

«Бросай их в воду». - Веско говорит:

«Нет легче волшебства, волшбы нет крепче,

Сама судьба к тебе благоволит».

Ну раз благоволит, проблем не вижу,

Чтоб мне в котёл бросать травы пучки,

Какой-то порошок в густую жижу,

Грибов десяток, видимо сморчки.

Бросать не трудно, дело за отдачей.

Доволен явно – зелье удалось.

Нашёл две чарки. «Ну», - сказал: «С удачей!

Чтоб волшебство надёжно прижилось».

Одним глотком махнул большую чарку,

Что для него какой-то кипяток!

Я процедила, как смогла заварку,

Стою и жду в сомнениях итог.

Минута пролетела, как синица.

Где волшебство обещанное? Вдруг,

Гляжу на Цэра… боги, что творится?!

Ведь был назад мгновенье гол, как сук.

Теперь же удивленью нет предела –

Цветущий сад от зависти завял.

Поверит ли, что я тут не у дела?

Но вид подобный радостью пленял.

Цветёт во всю: цветы густые пряди

Волос обвили, хоть венки плети,

Листва, как веер распустилась сзади

И всюду перья, плащ аж не найти.

И всё бы ничего, но рык утробный,

Уж точно от избытка редких чувств,

И взгляд такой, ну прям грозаподобный,

Смывает как-то сразу радость с уст.

«Иди-ка ты в шатёр пока отсюда…

Не выходи пока молчат сверчки…

Пока не обуздаю это чудо». -

Сказал он перьев дёргая пучки.

Пошла в шатёр задумавшись немало…

Каким Макаром вышло волшебство?

Умом я никогда не отставала

Но здесь необъяснимо баловство.

Сверчки запели. Пригласил к застолью.

Лепёшки с сыром. Ужин простоват.

Запили чаем, почему-то с солью,

Но был без перьев дел волшебных сват.

И в настроенье явно не из худших,

И умудрился даже подмигнуть.

Мол, твой учитель всё-таки из лучших

И перьями его не отпугнуть.

«Гляди», - Сказал он мне: «На пне две квакши.

Одну из них я позову сюда.

Ты посмотри за мной и сделай так же,

Лишь мысленно скажи другой «еда»».

Навёл перстом на первую лягушку,

К столу поближе жестом поманил.

И надо же, она через опушку

К нам прискакала быстро. Убедил.

Вторую я беру в прицел на палец.

Маню сюда: чего, мол, сиротой

Сидишь одна, здесь комары, как заяц,

За месяц не управишься с едой.

Сидит на пне с огромными глазами.

Не квакнет даже что-нибудь в ответ.

Учитель, подождав, развёл руками:

«Ну, значит не сегодня. Нет так нет».

Давно за ели солнце закатилось.

Спокойный вечер манит в гости ночь.

Лицо луны улыбчивым явилось

Прогнав все неудачи разом проч.

Пошли в шатёр. Ночёвка не из скромных:

Подушка из пера, высок тюфяк,

У одеяла вид – мечта бездомных,

Накроет сном в такое только ляг.

Спала без снов, как в мягкой колыбели,

Но ласки сна разрушил кто-то сеть:

Там, за шатром, то ль пели, то ль галдели.

Учитель первым взялся посмотреть.

Пошёл к пологу, распахнул умело,

На миг застыв, изрёк: «Ядрёна вошь!

Чего ты ей наобещать успела,

Устроила собранье, не пройдёшь?!»

Смотреть из-за горбов его непросто…

Лягушек на поляне в семь слоёв…

Сиплю от удивленья: «С зайца ростом

Всего лишь посулила комаров».

И в самом деле зелень на опушке…

Да что там зелень, лавок не видать,

Сплошные лягушачьи спинки, брюшки,

Что даже ногу некуда подать.

Хлопок его ладоней вышел звонкий –

Пропали стол, шатёр и две скамьи.

За ним во след спешу по самой кромке

Подальше от лягушечьей семьи.

5. Хозяин семи родников.

Куда идём, молчит, не разглашает,

Но явно с направлением знаком.

Спросить об этом мне одно мешает,

Чтоб не отстать, держусь за ним бегом.

Шестую милю точно не достану.

Запас из сил скончался как-то весь.

Хриплю ему: «Подобно урагану

Идите вы, а мне неплохо здесь».

И где остановилась, там и села:

«Увольте, ноги больше не идут.

И бегать за обещанным не дело.

Обещанное, слышала я, ждут».

«Ну да, три года». - Был ответ с улыбкой.

«Не в этот раз. Надежду не смакуй

И нечего прикидываться хлипкой.

Вставай давай, к мечте дорогу куй».

Схватил за руку, дёрнул, как морковку,

Чуть придержал – качаюсь на ногах:

«Подбодрим всё же у тебя сноровку,

А то удача сходит в ползунках».

Достал из-под плаща бутыль чего-то,

Воздал по чести славу двум глоткам,

Мне протянул. Хлебнула, как с болота,

Но сила припечаталась к ногам.

Вперёд него, забыв отдать бутылку,

Шагаю, обращая травы в пыль,

А сзади в спину мне через ухмылку:

«Ты главное не урони бутыль».

Догнал меня, идет не торопливо.

Забрал бутыль, промолвил не в укор:

«К подобному относится брезгливо

Хозяин родников семи и гор.

Он как хозяин, не из добрых точно

И ухо надо с ним держать в остро,

Иначе к нашим чаяньям бессрочно

Заявится стабильное зеро».

Не сразу поняла его, с разбегу,

Но подтвердила без обиняков:

«Да так всегда, к любому человеку…

А кто хозяин из себя таков?»

Ну вот зачем так сильно улыбаться,

Заточенный показывать абсурд?

Ответа не охота дожидаться,

Но он пришёл: «Дракон старейший Гурд».

На фоне откровенного оскала,

Который порождает в горле ком,

Которого страшнее не видала,

Дракон старейший виден пустяком.

А между прочим, слух о тех драконах,

Которых вроде около пяти,

Не добрый весь, по сути, об уронах

И их влечёт сторонкой обойти.

А тут мы прямиком к такому в гости

Без приглашенья, не предупредив…

Собрать бы в кучу после встречи кости

Уже какой-то будет позитив.

Ещё десяток миль и мы на месте:

Стоим под стягом непреступных гор.

От лестницы, при всей возможной лести,

Бегут не только ноги, даже взор.

С каких времён она висит – не ясно:

Древесный мост, обвязанный пенькой.

Смотреть-то на неё уже опасно

Не то что взять трясущейся рукой.

Учителю огромное спасибо –

Его улыбка сделала своё,

И лестница рассыпчатого типа

Мне показалась вовсе не старьё.

Пятьсот дощечек и трясутся ноги.

Чуть отдышалась и наверх опять.

А высота уже – помилуй боги!

Попробуй кто-то лестницу отнять.

Карабкались наверх не меньше мили.

Со лба капель настойчивым дождём

И ноги подо мной уже вопили:

«Ползи без нас, иначе подведём».

Скала сплошная рухнула к равнине,

Что перед взором разлеглась ковром

И только, где-то там, по середине

Возвышенность маячила бугром.

Путь до него нерадостно-далёкий,

Как добралась – не стоит вспоминать.

К бугру присела, вытянула ноги,

Щекой прижалась. Всё. Не кантовать.

У Цэра взгляд в сомнительной надежде,

Мол, что-то ты вот зря щекой сюда.

Ему глазами выдала: хоть ешьте,

Но час отсюда точно никуда!

Ухмылку подарил, пожал плечами,

Шагов на десять отошёл и вдруг

Разверзся непонятными речами:

«Юувтстевирп йом ончев йырдоб Друг!»

Бугор, прижатый мной, зашевелился,

Ответ пришёл откуда-то с верхов

(мой взгляд от удивленья округлился):

«И вам прожить во веки без врагов».

В порыве, безуспешном, встать на ноги,

Поскольку обе выпали в отказ,

Руками извинилась в жест широкий,

Уставившись в драконий жёлтый глаз.

Драконий лик, как грозовая тучка,

Прицельный взгляд, как молнии удар.

С испуга помахала ему ручкой:

«Анарим, познакомиться адар…»

«Какая прелесть!» - Пасть проговорила:

«Ты где её, мой друг, отковырял?

Так на моём крыле уселась мило,

Что даже я в сомнениях застрял».

6. Бумеранги.

Величия в старейшем ненамного

И Цэр манерной речью не пленял:

«В пути ко мне сама пристала… только,

Как разглядел, две мили догонял.

Такой защиты от волшбы не видел,

Прости за откровенность, даже в вас,

Простой, чистейшей, в первозданном виде.

Проверил, ты же знаешь, не на раз.

Проверил всё и стан, и ум, и душу,

Волшбе учить пообещал её,

Но чувствую, что сел прилично в лужу

Ей зелье дав попробовать твоё».

Зрачок драконий сузился в полоску,

Учитель, как-то сразу онемел,

Лицом по цвету стал подобен воску,

А вскоре и совсем белёс, как мел.

Драконий нос стянул с меня весь запах,

В сторонку с огоньком пустил дымок,

Вонзились когти в землю, что на лапах,

А пасть сквозь зубы выдала: «Сынок…

Тебе по жизни горя, что ли, мало?

Мои уроки тоже в никуда?

С дороги подбираешь что попало

Ещё ведёшь непрошено сюда!»

В учителе аж меньше стало роста.

И так худой, а тут совсем лоза.

С подобных дел подняться очень просто –

Вскочила, словно жахнула оса

(угробит гроблина и всё, пиши – пропала

волшебных дел заветная мечта,

да и меня так быстро в «что попало»

из «прелести» спустить не без вреда):

«Любезный Гурд, ну то есть вы, с зубами,

Вы видимо, простужены насквозь

Раз жарите голодными глазами

Вот этого… с кем дружба нынче врозь.

Вы часом в этой местности понурой

Не ели замороженных мышей?

У вас возможно жар, температура,

Заложенность и носа, и ушей?»

Дракон от этих слов аж поперхнулся

(опасно если ты немолодой),

Откашлявшись с ответом повернулся:

«Драконы не болеют ерундой!»

«А если не простужены серьёзно,

При всём почтенье к вашей седине,

С которой повергает в трепет слёзно,

Вам Цэра не откушать и во сне.

Поскольку было выдано словами,

В придачу к обещанию, как квест.

Он если не управится с делами,

Простуженным драконом будет съест.

Вы не больны, умерьте аппетиты,

А то потом, под тяжкою виной,

Поблекнут и провалятся ланиты

В беседе увлекательной со мной».

Учитель, как-то вдруг, присел натужно

Руками обхватив своё чело,

Да и дракон смотрел не равнодушно,

А может челюсть у него свело.

Минуту тишины пронзили звуки.

Пытаясь тщетно спрятать в горле дрожь,

Шептал учитель: «Эту на поруки

Недавно взял – воспитанности грош».

«В воспитанности явно есть пробелы», -

Задумчиво старейший прогудел:

«Но вслух такое мне… не каждый смелый.

Ужели я настолько устарел?

Всего-то от роду три тысячи столетий.

Живём-то мы не меньше десяти,

Не то, что остальные, словно дети.

Ты барышня, так больше не шути».

Из «что попало» в «барышни» - нормально,

Практически комфортно на душе

И даже, как-то внутренне, морально

Готова комплимент дарить уже:

«Ну что вы, уважаемый старейший,

Фигура ваша, крылья, зубы, хвост

В готовности служить делам полнейшей,

Поддерживать такой важнейший пост».

Взглянув с высот помягче на иного,

Слегка ослабив напряженье ног,

Что даже Цер взбодрился от такого,

Дракон слегка задумчиво изрёк:

«В словах её не видно негатива,

В делах защитных тоже не бледна.

Как не крути, заметна перспектива.

С испугу, что ли барышня вредна?»

«А ведь и правда». - Выдал Цэр весомо, -

«С испуга сразу лезет на рожон.

Чуть что не так, впервые, не знакомо –

Язык её всегда вооружён.

А кроме языка в вооруженье –

Безвредная на вид сковорода,

Но я бы не питал пренебреженье,

В её руках снесёт и ворота

Когда-нибудь потом, не в том отрада

И не за тем привёл её сюда.

Её защита всякому награда,

Но получить её не без труда.

И чтобы разогнать свои сомненья,

Твою поддержку в деле обрести.

Привёл к тебе, поскольку в деве рвенья,

Что аж меня начнёт вот-вот трясти».

Дракон на это дело улыбнулся,

Но как-то странно, как-то через край,

Дыханием учителя коснулся:

«А кто тебе сказал, что будет рай?

И мне смотрю, лениться не случится.

Одно из двух получим на итог:

Тут либо мне придётся простудиться,

Иль будет от неё какой-то прок».

Я даже разглядеть-то не успела,

Как Цэр в испуге выкатил глаза -

Вокруг меня струя огня запела

И молнией ударила гроза.

Стою, моргаю. Пепел или сажа

Крупинками слетает с головы,

В унылых видах явная пропажа –

На сто шагов не видится травы.

Учитель жив-здоров, уже спокойно.

А вот старейший сильно затемнён

И челюсть, как-то свисла непристойно,

Но встав на место выдала: «Пленён!»

Уставился на Цэра с уваженьем,

Когтём от чешуй сцарапал гарь,

Не мешкав долго взвесил положенье

И отворил словесности алтарь:

«Неслабый бумеранг ко мне вернулся,

Чуть начисто мне шкуру не прожог.

Прилично ты на зелье спотыкнулся.

В ней сил и без него через вершок.

Предвижу пополненье в коллективе.

Не к самым слабым чувствую примкнёт.

Молчу уже о скромной перспективе,

Когда своё призвание поймёт».

Склонился заговорщиком к иному:

«А чтоб не промахнулась мимо нас,

Обмыть бы надо деву, по любому,

А то меня трясти начнёт сейчас».

«И я о том». - От Цэра шло несмело, -

«Но эта процедура за тобой –

Мне жить пока ещё не надоело.

А ты дерзай, но лучше не волшбой».

«Любезное дитя», - Пропел старейший,

Уставившись всецело на меня:

«Желаешь ли в воде наичистейшей

Омыться после жаркого огня?»

Вот сразу обстоятельства теченьем

Настраивают на душевный лад:

Когда к тебе с душой, со всем почтеньем,

Тогда и ты добром ответить рад.

Учитель тоже взялся улыбаться.

Такое поощренье – хуже нет.

Но если надо, надо искупаться.

Глядишь, и на ученье брызнет свет.

Купалась не раздетая, в одежде,

Под пристальным вниманьем зорких глаз.

Взывая всеми фибрами к надежде:

Не получить бы от такого сглаз.

В ручьях купаться раньше приходилось,

Вода у них от донца холодна.

А тут, во всех семи так получилось,

Различная и не нащупать дна.

Бездонные, как свод над головою,

Водой пронзают в самое нутро:

То обжигают пламенно собою,

То холодом ударят, как ядро.

В седьмом ручье недолго быть случилось,

Сама водица вытолкнула прочь.

Как возле Цэра тут же очутилась?

С ответом мне не вызвались помочь.

Должна быть мокрой, но невероятно –

На воду испарился и намёк!

По платью серебром узор нарядно

Причудливым орнаментом пролёг.

На голубом красиво и неброско.

Блестит подвеской капелька росы.

К тому же изменялась и причёска –

В высокий хвост взлетели две косы.

Дракон, минуту выждав: «Дорогая», -

Чуть улыбаясь уголками губ:

«Смотрю, ты вышла из воды сухая.

Жаль… Цэра не попробую на зуб.

Давно уже охота, если честно

И может быть случится как-нибудь,

Но только он отыщет в мире место,

Куда тебе пора бы заглянуть».

Куда мне надо, мне понять не дали.

«А можно здесь? Нельзя? А почему?»

Ответом на вопрос не баловали –

Сказали, что со временем пойму.

Дальнейшее старейшего шептание

Не получилось даже разобрать,

Но взгляд от Цэра шёл, как обещанье –

От гроблина хорошего не ждать.

Нахмуренный учитель, как невеста,

Которой не понравился жених,

Ответом бросил: «Доведу до места», -

И зубы показал – недобрый штрих.

Под руку взял, повёл меня обратно,

Дорога-то одна и вверх, и вниз,

Поостерёг спускаться аккуратно

Улыбки не щадя, коварный лис.

7. На забытой дороге.

Четвертый день взбиваем пыль дороги,

Давно забытой всеми колеи.

До этого десятки миль под ноги

Степные приминали ковыли.

Про лес молчу, мечтая о прохладе,

Которую, двенадцать дней назад

Забыли, словно нищий о зарплате,

Которой не хватило на заклад.

А о воде одно воспоминанье.

Стараясь даже, вспомнить нелегко.

Давно уже забытое купанье

Осталось где-то очень далеко.

Давно не степь. Сплошная гладь пустыни.

Растресканная твердь, куда ни глянь.

И если что-то было здесь, то ныне

Сполна под солнцем выплатило дань.

Но Цэру видно это в наслажденье:

Насвистывает бодренький мотив,

Неся на голове нагроможденье –

Подаренный в степях мной позитив.

Венок из ковыля убог – не скрою

И он под ним уж точно не герой,

Что даже смех срывается порою,

Но быстро расплавляется жарой.

Под этим солнцем жар неотвратимый,

Расплавлен воздух, словно в зиму печь…

Учитель же ничем непобедимый

Под ветром, что взвивается у плеч.

Откуда ветер взялся – непонятно.

Вокруг стоячий вязко-липкий зной.

А он ещё под нос запел невнятно,

Как будто насмехаясь надо мной.

У нервов срок спокойствия не вечный,

Тем более под палевом жары.

Пытаюсь показать себя беспечной,

Но чувствую, что выпущу пары.

Скрести слова не надо по сусекам,

Язык лопатой в землю не зарыт,

Собралась выдать фразу дровосеком…

Но сзади, вдруг, раздался стук копыт.

Оглядываюсь. Чуть не впала в ступор:

В доспехах, на шикарном скакуне…

«Да это ж принц!» - Мне разум крикнул в рупор.

С такой жары, не грезится ли мне?

Не знаю, все ли барышни на свете

Мечтают принца встретить на коне,

Возможно кто-то жаждет на карете…

Возможно и не чуждо это мне.

Подъехал близко, хоть бери в объятья,

Сама к нему аж тянется ладонь.

Но тут от Цэра, как противоядье,

Одна лишь фраза и она «Не тронь!».

Пугливой ланью быстро отскочила.

У Цэра взгляд угрозой держит лоб.

Вот сроду бы так зубы не точила,

Такие не исправит даже гроб.

«Совсем ума лишилась солнцепёком?» -

Скрипя зубами выдавил иной.

Измерил седока тревожно оком,

Меж нами встал, закрыв меня спиной.

«Коня такого век не хватит славить.

Такие кони редкостью везде.

Хозяина, чтоб на ноги поставить,

Несёт, дорогу чуя, не в узде.

Хороший конь. Хозяин может тоже

(с чего бы голос Цэра разъярён?),

Но чувствую сейчас не только кожей

Он беспробудно, в стельку опьянён».

Втянула воздух: жар без перегара

(какой бывает от гульбы хмельной),

Но взгляд у седока – пустая тара:

Не выбросил бутылки ни одной.

И бросился в глаза при этом признак –

Лицо прозрачно, как в руке вода.

Верхом на скакуне обычный призрак,

В котором жизни вышла теплота.

«Да он же призрак! Это мне не снится.

Бесплотный дух смотрящий в никуда.

Один вопрос: чем можно так «напиться»,

Чтобы коню плестись невесть куда?»

«Любовью, Мира». – Шла печаль от Цэра. –

«Такой великой, что не хватит фраз

Столетиями славить или эрой.

Но на неё он получил отказ.

Душа иссякла, сердца стук не слышно,

Едва сидит на верном скакуне…

Но как бы у него оно не вышло,

Вытягивать на свет его не мне.

Пускай себе идёт неторопливо,

Хороший конь – до цели донесёт.

А там его с заботой, не глумливо

Не всяк, но кто возьмётся, тот спасёт».

Умолк на миг, затем двумя руками

Стянул с себя подаренный венок,

Надел на седока, шепнул губами

Мне непонятный, чуждый слуху слог.

Коня легонько хлопнул направляя,

Хозяина, закованного в сталь,

Нести вперёд, пути не замедляя

И звук копыт собой закрыла даль.

От Цэра вдруг: «Чего слезу пустила?

В пустыне влагу надобно беречь.

Обещанное мной поди простила?

Тогда и мне заботы разом с плеч».

«Ну, вот ещё!» – Опомнившись от драмы,

Поспешно отирая влагу с щёк:

«В делах волшебных опыта - ни грамма,

А влага… это просто солнцепёк.

Мне помнится, что кто-то обещался

Учить делам волшебным не едва.

Но чувствуется, просто навязался.

Легенды, видно, брешут, как молва».

И вытянувшись гордою струною,

Измерив взглядом огненную глушь,

Уверено лицо подставив зною,

Пошла вперёд, глотая в горле сушь.

Увесистое «хм» уперлось в спину,

У Цэра голос аж в ушах свербит:

«Я вижу нетерпенья половину

И половину девичьих обид.

Спокойствие в делах – залог успеха.

А ты сейчас слегка раскалена,

Творить волшбу любую – не потеха.

И от покоя ты удалена».

Да я тут от всего давным-далёко!

Сплошной пустырь, куда ни погляди,

Под этим солнцем с гроблином – жестоко!

А что это?! блеснуло впереди…

«Любого обучения начало –

Теория…» – Учительствовал Цэр.

Но сердце так призывно застучало,

Что голос Цэра скрыло за барьер.

Спешу туда. До этого чего-то,

Пусть даже постараешься бегом,

Как минимум полдня ногам работа

Под солнечной опекой огоньком.

«Куда это тебя рвануло с места?» -

Учитель с раздражением изрёк.

Насколько помню: я не под арестом

И попросту отбросила упрёк.

Затягивать не стала и с ответом,

За спину слово бросить - ерунда:

«Оно сияет ярким, белым светом

И чувствую, что надо мне туда».

Безмолвие ответило мне в спину,

Практически являя благодать.

Отстал видать, но лучше бы он сгинул,

А мне бы то, блестящее достать.

«Стоять! Бояться! Замереть на месте!» -

Вскричал учитель с переходом в визг,

Встревоженный, как куры на насесте,

К которым в гости заявился лис.

И в тот же миг передо мною тучей,

Расправив крылья сотнями клинков,

Буравя взглядом точно не из лучших,

Восстал учитель ужасом веков.

Я перед ним застыла словно вешка.

По телу пробежал липучий страх.

Моя судьба – поверженная пешка,

Сейчас похоже высыплется в прах.

«Туда ходит совсем небезопасно.

Тем более, когда причины нет.

Когда ты не глупа и так прекрасна,

Подумай мотыльком лететь на свет».

Но я не я со страху чтоб стерпела,

Пусть даже кровь отхлынула с лица:

«Картина маслом – «Тёща прилетела»».

Не кстати стон припомнила отца.

«Не тёща! Гроблин, если это надо!» -

Взревел в сердцах рассерженный иной:

«Хоть мне претит в испуг твоя бравада,

Но этот путь ты следуешь за мной!»

«Не надо крика!» - Рявкнула упрямо,

Видать не до конца слетел испуг

И выбросила истерично в хама:

«Уймитесь дядя, я не из прислуг!»

И всё, обмякла, выдохлась и села.

Он крылья сложил, спрятал под плащом.

Колючим взглядом пожурил за дело

И рядом сел, толкнув меня плечом:

«Я там бывал, поверь, и неслучайно», -

Спокойный голос Цэра шёл волной:

«Одно хотел… но вышло всё печально –

Живым оттуда вышел, но иной.

Поверь на слово – там тебе не место.

Врагам не пожелаешь, большинству.

Хоть ты и с виду из крутого теста,

Сперва пройдёшь дорогу к волшебству».

Умолк на этом, паузой серьёзной

Неслабо намекнув на мой удел –

Обещанное выдаст скрупулёзно.

Уж лучше бы меня он просто съел.

Вздохнула тяжко, ощущая пекло,

Что прожигает с маковки до пят.

По кругу оглядела виды бегло

И встала, наведя на Цэра взгляд:

«Чего сидим? Куда там за тобою?

Веди, раз обещание давал

Своею непонятной головою…»

Он встал и усмехнувшись стартовал.

Опять за ним бегу по солнцепёку

Вздымая пыль, подтягивая тыл.

И где-то даже радуюсь уроку,

Что вовремя осёк мой резвый пыл.

Когда мы снова выбрались к дороге,

Он разрешил немного отдохнуть,

Унять мои натруженные ноги

И мило предложил продолжить путь.

8. «Житище богов».

Мы шли ещё пустыней трое суток.

Спасибо Цэру и его шатру,

В котором свежий запах незабудок

Будил меня прохладой по утру.

На день четвёртый пыльную дорогу

Собой сменила каменная кладь.

Холмы и горы потянулись к богу,

Где тёплый ветер сеял благодать.

Дорога монолит – ни ям, ни трещин

Приятна и для взора, и для ног,

Зигзагом повторив ущелье-клещи

Желанной цели выдала чертог.

Я это поняла по виду Цэра.

Он был серьёзен, хмур и молчалив.

И эта суть его или манера

Совсем не вызывала позитив.

Восстал, как меч, отточенный веками,

Что борется с Привратницей- Судьбой.

Смотреть на то, что встало перед нами

Мне тоже как-то выдалось впервой.

От этих видов мастера по камню…

(А, может и не камню, я не спец

понять умом моим, увы, за гранью)

Живое, будто создал сам Творец.

Такое диво творческого пика

Давно забытых памятью веков

Стояла бы разглядывала дико,

Безмолвно, до седеющих висков.

Скалой огромной от земли до неба,

В него высоким упираясь лбом,

Лицо иного, вставшего из склепа,

Дорогу нам закрыло тупиком.

Морщинки, скулы, рот, манера взгляда

Чернильных глаз – куда ни встань – следят.

Всё выполнено высшего разряда,

Что даже тянет залпом выпить яд.

Стояла бы букашкой перед ликом,

Молясь не вспомнить на ночь «красоту»,

Но тут учитель, наседая игом:

«Волшбу хотела? Вот он путь в мечту».

Схватил бесцеремонно за запястье

И потащил к ступеням за собой.

Я упиралась, как могла от «счастья»,

Но этот номер с гроблином пустой.

В наставники ему бы садоводам

Морковку дёргать – это про него.

Настойчиво-упёртым коневодом…

Но всё-таки добился своего.

Стоим перед воротами. О, боги!

Врата – зубастый колоссальный рот.

По доброй воле разве что убогий…

И то навряд ли близко подойдёт.

Но Цэру это видимо не в диво,

Оскал ощерил круче, чем врата

И всё - прощай домой альтернатива,

В зубастом рте щербинки доброта.

Туннель недлинный, факелы по стенам,

Прохладой горной вывел нас на свет.

От вида, что прошёл волной по венам,

Запело сердце, как хмельной поэт:

Зелёная просторная долина

В озёрных блюдцах прятала камыш,

Дома в дали от замка-исполина

И птичьи стайки под навесы крыш.

Стоять, глазеть блаженно мне не дали.

У Цэра свой подход ко всем делам.

За это бы с процентами медали

Прикладывать к болезненным местам.

Толкнув легонько (гроблинскою силой)

Меня, направил к каменной тропе,

Улыбкой хищной поощряя мило,

Чего-то буркнул, но под нос себе.

Чего ворчать, когда такие виды

Вокруг тебя, аж радуется глаз.

Такое чувство, что бывал здесь битый

Когда-то в прошлом, в непутёвый час.

Не вышло мне спокойно прогуляться,

Неслись вперёд, как будто на пожар.

Его манера в беге упражняться –

Давно знакомый мне репертуар.

Примчалась запыхавшаяся к замку.

Застыли перед ним за сто шагов:

Такое бы на стену надо в рамку,

Картиной маслом «Житище богов».

Подобное у нас давно не строят,

Ужасно жаль. Захватывает дух!

Такие замки государства стоят,

Откинув скромность, может даже двух.

Последние шаги, которых сотня,

Учитель проходил не торопясь,

Величественно, словно безысходно,

Чему-то высшему безмолвно покорясь.

Шагов за двадцать распахнулись двери.

Из них степенно появился гном.

Расцвёл лицом, проверив в глазомере:

«Добро пожаловать, хозяин, в дом».

9. В башне.

Учение всегда питает разум –

Давно избитый всеми постулат.

Доходит, правда, с радости не сразу,

А с опытом бесплатным, через «блат».

Когда я здесь впервые появилась

Мои восторги взмыли до небес.

От счастья даже помню прослезилась.

Жаль, в бок меня не ткнул коварный бес.

Навряд ли кто-то был бы равнодушным

Увидев башню магии богов.

Любым словам весомостью нескушным

С запасом мало сотни языков.

Случалось видеть мне библиотеки,

Шатры, палаты, лавки волшебства,

Но все они - незрелые побеги,

Которым далеко до мастерства.

Ровнять их с тем, что встало перед взором –

Пылать румянцем долго со стыда.

За них убогих, сетуя с укором,

Что все они по сути нищета.

Воздвигнув башню синего топаза

Строители достигли Абсолют.

Внутри не меньше радости для глаза –

Царит образовательный уют.

От пола вверх – работа трудолюба:

По стенам к крыше лестница винтом.

Она опорой стеллажам из дуба,

На коих книги в житище тугом.

И всё сверкает магией, с причудой.

Сияние от лестницы до книг,

Свечу сочтёт просроченной валютой,

Поскольку не поймёт её интриг.

Подобное скопление науки

Волшебных дел, зашитых в переплёт,

Уж если брать по очереди в руки,

За сотню лет вести прилежно счёт.

Тогда, увы, и не подозревала

Какое мне училище грозит.

Восторженная всё обозревала,

Но Цэр кого угодно отрезвит.

В тот первый день, он встал у секретера,

Что в центре башни правил, как султан,

Призвав одну из книг из интерьера,

Открыл своей словесности карман:

«Второй подобной башни нет на свете…

Охрана этой перешла ко мне.

Сюда любой из магов с детства метит,

Но безнадёжно, как покой шпане».

Доверил чинно книгу секретеру:

«Ты учишься пока горит свеча».

Зажёг свечу, тщедушную не в меру,

А я и окрылилась с горяча.

«Был уговор», - Промолвил он с оскалом:

«Учить тебя без помощи извне.

И раз уж я тут местным феодалом,

Подобные любезности по мне».

И всё. Ушёл. Захлопнул крепко двери.

Под зад меня толкнул удобный стул,

Понёс вперёд, качаясь в шагомере

И плотно к секретеру подтолкнул.

Живу средь манускриптов разной масти,

Талмудов, свитков, каменных гравюр,

Которые меня к волшебной касте

Должны примчать под радостный аллюр.

С аллюром, как-то сразу, не сложилось

Читать на чужеродном письмена.

Зато с мигренью быстро получилось

Зубрить волшебных действий семена.

Сначала всё казалось так забавно…

Пока свеча не выдала секрет,

Она горит упрямо-своенравно

Неся учений непрерывный свет.

Давно уже потерян счёт неделям,

Давно уже забыта роскошь сна,

Давно уже завидую газелям,

Что скачут от рассвета до темна.

Но между тем, газелево – газелям,

А мне ума прибавилось весьма,

Ища ответы все по колыбелям,

Где жизнь брала начальное сама.

Уже и я сама могу немало –

За книгами не бегаю на верх,

Принцессе знаний это не престало,

Султан низложен – в башне новый шейх.

Теперь уже парю на секретере,

В восточной позе с книгой на ногах.

В приятной, даже тёплой атмосфере

С бокалом сока вкусного в руках.

Кормить меня никто и не собирался.

Пришлось самой до этого дойти –

Увы и ах, раз с гроблином связался,

С которым оказалось по пути.

Неделю на диете из строжайших,

Сломала умирающая мышь,

Что выползла на лапочках дрожащих.

Мой первый сыр… прости меня, Малыш.

Попробовали с ним всего немало –

Едали то, что если вспоминать,

Свинья и та, упрячется в забрало,

Чтоб даже запах этого не знать.

Живые, всем богам за что спасибо,

В былые дни несладко было мне:

Стоял вопрос – едим вот это, либо…

В итоге – мы с мышонком на коне.

Ну, то есть на столе, на секретере

Летаем, набираясь волшебства.

Не мышь конечно, я в весомой мере

Учусь всему, а он паж озорства.

Всему учусь, волшебная наука

Меня макая в знания богов,

Сама собой великая порука,

Терпеть не может лень и дураков.

Наука эта выдала немало

Сложнейшие великих имена.

Недели три язык о них ломала,

Молясь не встретить, ибо месть вредна.

Великих много, но над ними всё же

Владычествует Братия одна,

И эта Братия (озноб по коже)

Самой вселенной смерти лишена.

Не просто так за здравствуйте живёте,

А «Следовать дорогою светых –

Пока себе достойных не найдёте»

И эта каста – Братия Иных.

Когда я это только прочитала,

Дракона челюсть вспомнила у ног…

Свою я сутки с лишним поднимала,

В итоге подвязала на платок.

О них совсем написано немного:

Не больше трёх их в мире может быть.

Такая им прописана дорога –

И жизнь, и время в благе сторожить.

Мы все зовём их гроблины со страху,

Стремимся стороною обходить.

А их любовь ударила с размаху,

Но отказалась счастьем наделить.

Приняв удар любви такой великой,

Которой не увидели в ответ,

Отвергнутые были и Безликой,

Отправлены нести по миру свет.

При этом поделённые на двое:

Один, как гроблин, размножая слух

Глупцов болтливых видящих плохое.

Другой бродящий бестелесный дух.

И правду донести им до народов

Никак нельзя, лежит на том табу.

Скитаются в меже среди восходов,

Безропотно неся свою судьбу.

Один безмолвно шествует по миру

Второй в обличье жутком, за двоих,

Ища своё, выплачивая виру,

Стяжает зло с намерений благих.

Вбирает боль, растянутое бремя,

Что прочат лишь мучения и страх,

Даёт взамен помеченному время

Прожить остаток жизни не в слезах.

Налобный знак считают все проклятьем.

Неграмотный, несведущий народ.

А этот знак несёт противоядье

От боли и свалившихся невзгод.

Не метит тех, в ком жизнь опорой крепкой,

А только тех, в ком хворь своё взяла.

Не долог жизни срок у тех, кто с меткой,

От этого в народе и хула.

Клянут как могут, да и я не лучше

При первой встрече думала о нём,

Узрев пропажу древа из могучих,

Росток не видя, встал что на подъём.

Неделю после чтения краснела –

Хлестала совесть прямо по щекам.

Ученье – свет и я с него прозрела

Испив глотком горячим стыд и срам.

Теперь учусь волшбе ещё прилежней,

Зубрю за гримуаром гримуар.

Уже на куче знаний торт с черешней,

И мозг кипят, как полный самовар.

Ещё рывок и кончатся талмуды.

Осталось восемь, как наплакал кот,

И знаний будут полные сосуды,

И выйдет по подсчётам ровно год.

Не знаю, может Цэр к тому причастен,

Что время так задало стрекача,

По записям: над временем он властен.

А может быть упрямая свеча.

До сей поры в свечении настырна,

Задиристо маячит язычком.

Хотя фигурой вышла необширной,

Мою грозу послала с бодрячком.

Талмуд последний прочитала дважды –

Не всякий так читается роман.

Когда всерьёз задумалась о краже,

Какой-то хам дверей открыл капкан.

Взглянула вниз, паря под самой крышей,

Внизу с улыбкой, явно показной,

Стоял учитель, не к добру притихший,

Меня спуститься приглашал рукой.

10. Проверка знаний.

Покинув храм магических талмудов,

Где кроме мыши тёплой ничего,

Попасть в объятья солнца - это чудо,

Чей тёплый свет прекраснее всего.

Всего того, о чём всегда мечтала,

Милее всех посулов волшебства,

Что даже Цэра бы поцеловала,

Тепло на коже чувствуя. Жива!

По кругу боги-статуи взирают,

Помпезностью сражая как, мечом.

Вокруг флюиды магии витают,

А Цэр похоже будет их ключом.

Смотрю на Цэра, поза не из лучших,

А из шикарных – гордо-напряжён.

Копытом разве что не бьёт до кучи,

Но, как мечом, улыбкой обнажён.

Такое чувство, что пророчит танцы

Волшебных па, магических бросков,

Без правил соблюдения дистанций,

В традициях лихих боевиков.

Проверка знаний, тех что накопила,

Вот-вот начнёт качать свои права.

Поэтому мышонка отпустила

Бежать стремглав из норки-рукава.

Проделать постаралась незаметно,

В поклоне низком шаркнув рукавом

У самых ног. Учитель мне ответно

С кивком коротким выбросил: «Начнём».

Начать несложно, не объесться б сдачей,

Которая в ответ начнёт стрелять,

Задачу усложняя за задачей,

Чтоб силу волшебства мою понять.

Учитель в деле опытный сугубо –

Столетиями силу шлифовал.

Начать с азов с таким смешно и глупо.

Уж лучше сразу, пан или провал.

Собрала ветер силой урагана,

Зажала в кулаке, аж щёлкнул хрящ,

И выбросила в Цэра хулигана,

Наметившись сорвать с иного плащ.

На что учитель и не шелохнулся

Тремя перстами выполнив щелчок,

Но шквальный ветер резко развернулся,

Ко мне рванул с обидой бод бочок.

Погладила рукою бедолагу,

Отправила б на вольные луга,

Но встретить приготовилась атаку –

В меня летела снежная пурга.

Пурга из льдинок, холодом колючих,

Слезами вдруг устроила потоп,

Объятая теплом порывов жгучих

В которые её мой ветер сгрёб.

Излилась вся и вместе с ним за спину

Мою укрылись, прячась от грозы,

Которая забыв про дисциплину

Неслась на нас бодучее козы.

Пылать любовью к козам не случалось,

Жуют поскольку всё, что не найдут,

Ни раз их видеть хворых получалось

С раздутым брюхом, не познавших прут.

И эта, точно так стремится скушать,

Того, кто ей совсем не по нутру.

Не ясно чем откормленная туша

И, явно, не приучена к ведру.

Такой ведра, как пить дать, маловато,

Корыто тоже вряд ли подойдёт.

Вон как ворчит утробой хамовато

И молнии не штучно выдаёт.

Хлестать грозу не стала самолично.

Послала ветер, вместе с ним пургу

И эти двое слажено, эпично

Задали пришлой хамке огоньку.

Порвали в клочья, словно это вата,

Посеяв в небе сотни облаков.

И виды неба смотрятся богато,

И вроде я из не отставников.

Этап поскольку первый одолела –

Удар на расстоянии держа.

К тому же и пургой разбогатела

Не превратившись ею же в моржа.

Второй этап – проверка на защиту.

У Цэра аж с клыка сползла слюна,

Что сильному присуще аппетиту,

Проверка, видно, будет нескудна.

Оно и правда, вылепил такое,

Взглянув на что, охватывает дрожь –

Огромное, лохматое, живое,

Баллистой с трёх попыток не сшибёшь.

И это нечто разъяряясь рыком

Неслось ко мне, когтищами скребя.

В испуге я совсем не шита лыком,

Особенно в испуге за себя.

С таких «красот» мой страх осоловелый,

Решил, что я должна его обнять.

А что? Пушистый, разве что, не белый,

Такого тискать – время не терять.

Раскрыв объятья монстру, прокричала:

«Я так скучала! Где ж ты раньше был?!

Иди ко мне Пушистое ворчало.

Познай объятья сестринского пыл».

На мой посыл чудовище наткнулось,

Прикрыло лапой, вырвавшийся рёв

И так по-детски мило улыбнулось

Во все сто восемьдесят шесть зубов,

Что многим бы поздняк в кусты метаться,

Надеждой жить, что запах свалит с ног,

А мне такого в жизни не дождаться

И легче приручит зубастый стог.

Бежит ко мне в надежде обнимашек,

Доверчивый, пушистый мальчуган.

Но даже тут не вышло без промашек –

Волшебные объятия – обман.

Ни он, ни я не встретились друг с другом,

Гораздо проще воздух обнимать.

На Цэра монстр, взглянув башибузуком,

Направился к нему за ложь взымать.

За Цэра отревожилась неслабо –

Без грани жизнь пусть даже и иметь,

При встрече с лапой просится лопатой

Могилку рыть и звать на помощь смерть.

У Цэра челюсть чавкнула скрипично,

На левый глаз напал нервозный тик,

Раскинул руки гордо-поэтично,

Лицом к лицу встречает грозный миг.

Не знаю, как от смерти извернётся,

Но способом порвётся непростым,

Когда к нему лохматый доберётся

Обманутым, рассерженным и злым.

Буквально за секунду до удара

Окутала иного пелена,

Защита от грозящего кошмара,

В броне что даже выдержит слона.

Лохматый, цели радостно достигший,

С размаху сразу оба кулака,

К раздумьям долгим явно непривыкший,

В обидчика приложил с высока.

У Цэра очень мощная защита,

Не каждый маг такую учинит.

Прозрачной сферой в землю с ним же вбита.

Лишь маковка учителя торчит.

Читать случалось сказку мне про репку.

Похожее случилось посмотреть.

На пятую, упрямую подцепку

Лохматый взялся радостно реветь.

Случалось, сказку слышать про яичко,

Что баба била, бил упрямо дед.

И эта, только крупная, отмычка

Пыталась раздобыть себе обед.

Косматое, огромное чудило

Кусало, грызло сферу из волшбы,

Трясло, болтало, лунок наплодило,

В которых сеять, разве что, столбы.

Видала я учителя сердитым,

Видала изумлённым пару раз,

Но чтоб таким помятым и побитым,

Впервые выставлялось на показ.

Его бросало, как песчинку в буре,

О стенки било в рост и пополам,

Подкидывало, как на диком туре

Мешком с костями, превращая в хлам.

Учитель видно разума лишился

Волшбой подобной, разве что, пугать,

Но если он беспамятством разжился

От этой встряски… время выручать.

Читала в башне сотни манускриптов

Защитных, в коих правил череда,

По времени, со всем отсчётом ритмов,

От Цэра не оставят и следа.

И так уже лежит тряпичной кучкой,

В мяче волшебном, после битв в пинг-понг,

Ракеткой где явился самоучкой,

Обманом разозлившийся Кинг-конг.

Моя вина, верней моей защиты,

Что пришлый возвращает бумеранг.

И пусть ты даже родом из элиты,

Тебя же твой побьёт орангутанг.

Спешу на помощь к Цэру скороходом.

Уже чихать хотела на волшбу,

Мечту свою и иже с ней доходом,

Тревожась за учителя судьбу.

С разбегу проскользнула сквозь завесу,

Что Цэр бронёй поставил от обид,

Перстом грожу лохматому балбесу,

Мол, совесть где твоя и где твой стыд.

На что лохматость мускулов наткнулась,

С обидой сев на зад, взялась ворчать.

А я над Цэром бережно нагнулась

И быстро приступила врачевать.

Целительное магии искусство

Уже возносит в «Доки» из амёб.

Но, мало привести больного в чувства,

Тут надобно охранным знаком в лоб.

Чтоб этому чудовищу из шерсти,

Пусть вздумалось и дальше приставать,

В надежде наплодить в ином отверстий,

Возможности не вышло доставать.

Читала о великих и старейших,

Об их защите – сложное старьё.

Оскал припомнив Цэра из страшнейших,

Моё ключом вдруг щёлкнуло чутьё.

Своя рубашка всяко ближе к телу,

С плеча чужого хоть и не нагим,

Но личная волшба весомей к делу,

К тому же неподвластная другим.

Когда я ткнула пальцем в лоб больного,

Свой собственный поставив оберег,

Глаза открылись тотчас у иного

И вылетел словесно первый чек:

«Хвала богам! Додумалась!» - Древесно,

Со скипом прилетела похвала:

«Хотелось бы сказать, что всё чудесно,

Но мне досталась, как-то, не халва».

Услышав это, монстр облизнулся,

В прыжке, воздать желая за обман,

Огромной лапой сверху извернулся,

Хватая Цэра, но схватил туман.

Учитель встал, перстом грозя трехкратно

Лохматому, устало прошептал:

«Иди-ка ты любезнейший обратно,

Туда откуда я тебя призвал».

Когда лохматый монстр испарился,

Учитель, оглядев вокруг разгром,

Руками не спеша подсуетился,

Привёл в порядок битвы полигон.

Закончив дело в ярком ареоле,

Ко мне словами вышел напрямик:

«Лукаво не скажу. Волшбой доволен.

О чём просила, я того достиг.

Проверку одолела бесподобно –

С учителем неслабо повезло.

Теперь ты в волшебстве жизнеспособна

И смело можешь встать за ремесло.

Увы, не «Дока», но гораздо выше…»

Пронзил глазами синий свод небес,

На шаг ко мне приблизился, поближе,

В лицо взглянул и попросту исчез.

Исчезло всё – дворец, долина, башня.

Вокруг меня вихрятся огоньки…

Дорога в ямах - путь давно-вчерашний,

То место, где слыхала «Помоги».

Налево путь ведёт в деревню к тётке.

К волшбе селяне строгие смальства.

Направо в город, где дают в охотке

Червонец ради дела волшебства.

И пусть в столице от наплыва магов

Бывает конкурентная вражда,

Но если вдруг за место будет драка,

На всякий случай есть сковорода.

11. Дела волшебные

Десятый месяц, как открыла лавку

Под вывеской без броской похвальбы

(вписав в оплату средненькую ставку):

«Защита от простуды и волшбы».

Толпа на третий день уж повалила.

Пятак за дело - явно пустяки,

Чем, видимо кого-то разозлила,

Ко мне вдруг потянулись ходоки.

Бывалые захаживали маги.

На мне разящий проверяя взор,

Своё же получали, бедолаги,

Навязывая грубо договор.

Словесный. На намёки обстоятельств,

Которых, вдруг, нагрянет череда,

Случись не взять мне строгих обязательств,

Что запросто лишит меня труда.

Туда же, намекали без стеснений,

Чтоб в гильдию вернуть былой покой,

Похвально бы из личных накоплений

Выплачивать соседям за простой.

Волшебников всегда у нас хватало.

И если всем выписывать расчёт

В их наглое от спеси намекало,

Не хватит нервов, слов и сковород.

Всегда висит десяток сковородок

Под вывеской, ответом на показ,

С клочками напомаженных бородок

С чеканкой пришлых в профиль и в анфас.

А те, что кучей сваленной в кладовке

Лежали первый месяц у меня,

Согласно раскупили маркировки,

За утварь рассчитавшись, плюс пеня.

Девятый месяц, как тружусь спокойно.

Коплю на полке в банках пятаки.

И часть из них по правилам, достойно

На праздник в небо брошу огоньки.

А праздник волшебства уже стучится

Колесами телег по мостовой.

Народ сбежать из города стремится,

Чтоб не страдать от видов головой.

Судача, мол, волшебное сословье

Гуляет праздник свой активно так,

Что не хватает напрочь сквернословья

Смотреть хмельных волшебников бардак.

Напьются разных зелий для веселья

И ну, бросаться всяким колдовством

То в небо, то друг друга им метелят

При том смеются, тешась баловством.

Увы и ах, волшебников секреты

Закрыты толстым слоем мишуры.

Им всем, без исключенья лазареты

Светили бы, не сбрось они пары.

С желаний многих хочется напиться,

С иных, так вовсе, броситься в запой.

За год такое может накопиться,

Что лучше их выстреливать волшбой.

Порой такое выпустят парами,

С просящего, что сняли от беды,

Кинг-конг и тот покажется дарами –

Икоту не убрать ведром воды.

На эти всё реальные на ощупь,

До ужаса живые пугачи,

Особенно когда увидишь ночью –

Не хватит не терпенья ни мочи.

Бывало, что увидевший «щедроту»

Не мог не закричать, не убежать.

Поэтому и хочется народу

Подальше от столицы переждать.

Дозорных оставляют на границе

Дождаться в небе праздничных огней.

Как только их заметят над столицей,

То можно запрягать домой коней.

Огни, сиречь, червонцами оплата,

Не все, а часть доходов за труды,

Взлетая в небо смотрятся богато,

Сгорают в нём гарантом чистоты.

Гарантом чистоты от всех напастей,

Что выброшены в праздник колдовством

Волшебниками всевозможных мастей,

Сметая с улиц гульбища разгром.

Меня волшба ни разу не касалась,

Но у других здоровье не в мешках,

Чтоб после этих зрелищ доставалось

И снова надевалось впопыхах.

Хотя бывают смелые до жути,

Что праздник остаются посмотреть.

Заочно заболевшие по сути,

Таких лечить – неделями корпеть.

«Волшебников у нас в переизбытке

И если бы их праздник каждый год

Воочию смотреть, а не с открытки…», -

Сказал мне как-то стражник у ворот

(Не знаю в чём увидел воин праздник.

Скорее тут стратегии стезя:

которой если выдержишь заказник,

враги и те запросятся в друзья).

Но эта фраза врезалась, как в тесто

Рука стряпухи, в голову мою,

Замешивая всё что мне известно

В готовую продукцию свою.

Всех тыкать пальцем в лоб не интересно –

Запыхаешься через два часа.

Вещица получилась легковесной –

Налобная плетёнка-полоса.

На пробу заплела восьмой десяток.

Свою защиту в них произведя,

Ответственно поставив отпечаток,

Свой палец ради дела не щадя.

Бывают в жизни разные удачи,

Но чтоб такую мне преподнесло…

С руками чуть не рвали при раздаче

До драки дело всё-таки дошло.

Хвала моим чугунным оберегам,

Десятком, что под вывеской висят,

Следя за теми, кто берёт набегом,

При первом подозрении разят.

Отбили три, которые хотела

Отдать верховным магам у дворца

На пробу, ради праведного дела…

Мертвец и тот сговорчивей с лица.

Просить и уговаривать устала,

Попробуй снобов чем ни будь пробить.

Сама волшебным словом повязала

И в праздник намекнула поносить.

Смотреть на их нелепые попытки

Стянуть плетёнку не единый раз

Без смеха не смогла и без улыбки,

Поэтому быстрее скрылась с глаз.

До праздника остались ровно сутки

К утру уже устанут губы дуть,

И если будут с мудростью в рассудке,

Моей защиты распознают суть.

Крадётся вечер к площади дворцовой,

Пустует город, улицы, дворы

И только тишь походкой образцовой,

В компании гуляет мошкары.

12. В дни праздные.

У праздника приличное начало

Уже под вечер спряталось туда,

Куда корова даже не мычала,

Где срочная не держится нужда.

Навряд ли место так благообразно.

Но лучше там укрыться до поры,

Чем выглядеть весьма некуртуазно,

Наткнувшись на волшебные пары.

Поскольку, в первый день нетерпеливо,

Уже к полудню, не дождавшись ночь,

Выкидывают срочностью брезгливой

Такое, что держать уже невмочь.

Держать невмочь обиды, зависть, злобу,

Напрасные упрёки, клевету,

Коварство, ненасытную утробу

И прочую с народов черноту,

Что сняли их не спрашивая даже,

Желая избежать в народах ссор,

Ведь эта грязь в разы чернее сажи,

Не снимешь если, выльется в раздор.

Всё это выливается чернилом

Смердящем, на скрещении дорог,

Что сделает нормального дебилом,

Случись макнуть туда ему сапог.

Поэтому с полуночи до ночи

Второго дня, с белилами в руках

Верховным магам, не смыкая очи,

Хватает дел до дыр на рукавах.

На третий день дома, дворцы, палаты

Трясутся от фундамента до крыш –

Летят по ветру ругань, брань и маты.

Топор хоть вешай на такой барыш.

И те висят прямёхонько, рядами

По улицам, на стройках, у дверей…

Являясь всякой брани палачами,

Собой любого лезвия острей.

Четвёртым днём особенно не спится –

Гуляют «тараканы» по гостям,

С наездами до «белочки» напиться.

Таких гостей все жалуют лаптям.

Брала две пары, так, на всякий случай,

Но мне они случились ни к чему.

К соседу перебросила, в ту кучу

Немалую, ползущую к нему.

В великий праздник каждому работа

Друг другу, как умеешь помогать,

Достойно прошагать через «болото»,

При случае под ноги кинуть гать.

И во на как работа завертелась

Обычным, что присущая лаптям!

Вся куча за минуту отсвистелась

Под радостный лаптёвый: «ас-салям!»

На пятый день от ужасов и страхов,

По улицам что бродят тут и там,

Сидела б дома словно черепаха,

Не будь бы любопытных к чудесам.

Сама вручила жаждущим плетёнки,

Самой теперь за ними и ходить,

Прибавила себе же работёнки,

Зато плетёнки можно утвердить.

Поскольку все, кто были вместе с ними

На лбу, на шее или на руках,

Встречаясь с пугачами колдовскими

Остались на ногах и при мозгах.

Хотя от ражи бойких приведений

Не все терпеньем выдались в богов.

Отделались (без лишних откровений)

Лишь парочкой испорченных штанов.

Оно конечно, выдержит не всякий,

Когда несётся прямо на тебя

Чудовище из самых страшный магий,

В надежде угостить тобой себя.

Не всякий примет зрелище задорно,

Не всякому даётся без вреда,

Особенно, когда бежит повторно…

Штаны испортить, право, ерунда.

Поправили плетёнки и обратно

Глядеть на праздник, то есть волшебство

На площади дворца, где троекратно

Усиленно любое колдовство.

Вот там уже забавы даже ради

Желательно глядеть из-за угла,

Но лучше за щитом большого дяди,

Чтоб не сразила зрелища стрела.

Гуляние на площади в разгаре

Разглядывать не многим по нутру –

Волшебные чудовища в ударе

Брусчатку крошат в мелкую труху.

Колоны у дворца, что из нефрита

Изгрызенные вдоль и поперёк,

Видать от минералов дефицита.

Зато фонтана цельность не в упрёк.

Плюётся, правда, жижею болотной,

В которой развелась, помилуй Цэр,

Такая мерзость численностью плотной,

Что завтраку желудок не барьер.

Пока на гадость пялилась фонтана,

Туристы разбежались по кустам,

Ругая нецензурщиной шайтана,

Остаток пищи извергая псам.

А я смотрю (судьбу твою шутницу!),

Глаза от удивленья округля,

Увидела знакомую вещицу –

Венок плетёный мной из ковыля.

И он на голове у проходимца,

Что шёл, да сел спокойно на фонтан.

Живущим в нём, манерностью от принца,

Без всякой злобы дарствуя щелбан.

Щелбан его, поистине вельможный,

Назойливых отписывал в полёт,

Далёкий и по сути без тревожный,

Посмертный обещающий учёт.

Такое развлечение перстами

Не каждому волшебнику дано.

И даже отвергалось колдунами,

Поскольку совершить не суждено.

А этому законы – не преграда.

Перстами управляется за раз.

И о венке узнать бы тоже надо,

А то уже устал коситься глаз.

Найдя к нему дорогу посвободней

Сквозь скопища рычащих пугачей,

Что численностью вряд ли меньше сотни,

Прошлась среди когтей и челюстей.

В анфас всегда беседы льются краше,

Представилась. Заметив явно спрос:

«Вы не колдун. Уж точно не из наших.

И про венок имеется вопрос».

Поднялся в рост, в чём выдался не скупо,

Спросил прилично: «Где попить воды?»

Улыбка в тридцать два шикарных зуба

Влепила в память дно сковороды.

Знакомая до коликов улыбка,

Пупырышков от темечка до пят,

Наверное, от чувств переизбытка,

Мою ответом вызвала на взгляд.

Вода всегда имеется в запасе,

В девичьей сумке, что при мне везде

Бутыль с закруткой, хоть и не прекрасен,

Зато водицу держит в чистоте.

Открыла сумку, вытащив оттуда

Любимый мой чугунный оберег,

Из-под него бутылку и, о круто,

Прилипший к ней остывший чебурек.

Стою с добром не хуже, чем цыганка,

А он ишь, любопытствует сумой:

«Скажите, это сумка-самобранка?

А можно угоститься шаурмой?»

«Ну вот ещё», - Ответила сердито,

Противный чебурек прилип звездой:

«Бутыль берите, пейте, что налито,

Пока не огребли сковородой».

Подобный смех встречается нечасто

Заливистый, с задором, от души.

Попробуй удержаться безучастно,

Когда ещё в запасе беляши.

13. Царевич по отцу.

Приятный человек вдвойне приятный,

Особенно когда он весельчак,

Вполголоса задал вопрос приватный:

«А что это у вас тут за бардак?»

Румянец на щеках мне не присущий,

Велел моим ответствовать устам:

«Тут сброс беды особо приставущей,

Другая сторона по чудесам.

Обычное волшебников собранье,

Которое единожды за год,

Давно не вызывает ликованье

В волшебных кастах, а наоборот».

И всё ему про праздник рассказала:

Весомой правдой вытащив на свет,

Как каждый, тот кого волшба призвала,

Добро спасает в мире много лет.

Он слушал, незатейливо меж делом,

Стараясь отлепить мясистый смак

С бутылки, что обнял её всем телом,

Махнул рукой и выдохнул: «Хай-так…»

И видимо «Хай-так», как заклинанье

По мощности совсем не ерунда –

С бутылкой чебуречное свиданье

Сползло под ноги сгинув со стыда.

Отпив не меньше четверти бутылки,

Отёр рукой весьма довольный рот,

Взглянув на суетливые страшилки,

Ответил мне: «Неслабый переплёт».

«Неслабый переплёт». – Вернула фразу.

Вздохнула и присела рядом с ним:

«Я вас у нас не видела ни разу,

Но ваш венок мне кажется своим».

«Так это ваших рук на мне творенье?» –

Послал он мне с улыбочкой вопрос:

«А то уже извёл воображенье:

С чего пророс ковыль среди волос.

Очнулся десять лун назад в пустыни,

На верном огнегривом скакуне,

С венком на голове. С тех пор поныне

Не снять венок ни днём, ни при луне».

С чего я вдруг так густо покраснела?

Скорей всего припомнила кому

Рука венок учителя надела,

Но смелая ответила ему:

«Возможно мой, но думаю этично

Сперва услышать что-нибудь про вас.

И как вам в нашей житнице столичной

Случилось оказаться в этот час?»

Его глаза стрельнули тёмным лесом,

В широкую улыбку выдал рот:

«Согласен со взаимным интересом».

И я, подумав выдала: «Идёт».

Беседа завертелась отречённо

От всяких реверансов и корон.

Сидели и болтали увлечённо,

Хотя ему отец оставил трон.

Бывают же нормальные из принцев,

Не в принцип, что царевич по отцу,

Он видно не из общего детинца,

Воспитан, явно, не по образцу.

Сидела рядом с ним, неискушённо

Развесив уши, слушала рассказ:

Как рос отцовским словом просвещённый,

В любых делах глазаст был и рукаст.

Судьба его, нежадная к раздолью,

По волеизъявлению отца,

Поставила на путь земной юдолью

Искать в миру невесту для венца.

Искал везде, во многих государствах.

Искал среди пустыни, сквозь метель,

Бывал у мудрецов, в стране дикарства

И отыскал за тридевять земель.

«… Подобных ей встречать не удавалось –

Мудра и красотой одарена.

Не понял сам душа как обвенчалась

С красавицей, лишь ей опьянена.

Сердечных чувств открытое посольство

Преград не знало на своём пути.

Дары ларцами, подвигов геройство…

Всё ей под ноги, только погляди

В глаза глазами синими, как море,

Румянцем милым душу озари,

Набат сердечный, что в моём соборе

Своим ответным чувством одари.

Десятки лет водил войска в походы.

Высокое осмыслив волшебство,

Вернул ей нежной молодости годы,

Своё не прекращая сватовство.

Всё ради чувств девицы-самодержца

Владычицы земель извечных льдов.

Что даже жаром пламенного сердца,

Снега прогнал безбрежием цветов.

Увы, судьба нежадная к раздолью,

Решила щедрость выменять на гнёт:

Огонь души одаривая голью

Веля влюбиться в ту, в чьём сердце лёд…»

Умолк на этом. Я, в плену напева,

Вдруг вспомнила рассказы зимних дней,

Сказание «О Снежной королеве

И о царевиче на огненном коне».

Сидит молчит, но сказка всем известна:

Не зная боги девы холодней,

Велели жить метелицей-невестой,

А он исчез средь тысячи огней.

Немного мы о грустном помолчали,

Всего минуту. Без толку тужить,

Когда с тех дел столетия промчались,

Легендам старым их и сторожить.

Обычно сказкам время – вечерами,

В колючую и долгую метель.

Сейчас же волшебства деньки с дарами

Свою в разгаре крутят карусель.

Спросила у него: «А, вы в столице

Давно ли, и по делу ли у нас?»

«На утренней проехал зарянице

Врата столицы вашей под указ.

Меня с конём привёл упрямый веник,

Верней венок, что в голову, как врос.

Давно вопрос отпал из нас кто пленник…

Хоть тут не лезет в уши, рот и нос.

Тянул суда толкая то в затылок,

То лез в глаза, то уши щекотал,

Дорогу выбирая у развилок

И только здесь расправившись отстал.

Скорей всего, куда хотел, доставил.

А тут позволил лично выяснять,

Конечно если только не слукавил,

Искать того, кто сможет его снять».

И снова эта щедрая улыбка,

И искорки весёлые в глазах.

В ответ задорно бровь взметнула гибко

С учёным видом выдала в словах:

«Сперва закончим праздника броженье.

Хоть видно, что в волшбе Вы не слабак,

Но ваше травяное украшенье

В такое время точно вам не враг.

Возможно оберег, возможно круче,

Но я бы не рискнула разлучать

Такой дуэт вблизи вот этой кучи,

Которой в раж крушить всё и рычать».

Мы, как-то не сговариваясь, оба,

Взглянули на события вокруг.

На то, как разномастная озлоба

Друг друга топчет яростью зверюг.

С фонтана встали, руки разминая,

Собрались успокоить пару драк,

Но вылазка не вышла боевая –

Дорогу нам закрыл верховный маг.

Восстал пред нами, как из ниоткуда.

Меня измерил с ног до головы

Сказал хрипя: «Настырная до зуда,

Плетёнка ваша, так же, как и вы».

Взглянув на гостя, изумился краше.

Серьёзно оглядев его венок:

«И эта вещь смотрю, девица, ваша –

Плетение похоже «в колосок».

Носите юноша, ценнейшая вещица –

Защита выше всяческих похвал.

А знал бы как с плетёнкой распроститься,

Сейчас бы не позвал к себе на бал.

Дела закончим, жду обоих в гости.

И даже не надейтесь опоздать.

К двоим вопросов три на девять горсти». –

Сказал, и как явился, так пропал.

Мы всё-таки развеяли три кучи

Особо агрессивных пугачей,

Что даже солнце вышло из-за тучи

Взглянуть на нас теплом своих лучей.

Под солнцем грязь изгнали из фонтана,

Добились родниковой чистоты.

Нашли гостиный двор «Перо фазана»,

Где он коня оставил без узды.

Ведро воды коню прошло в усладу.

Коня такого видеть – не уснуть,

Писать всю ночь великую балладу,

Чтоб в красках показать и стать и суть.

Прекрасный конь, хозяин между прочим,

С которым мы простились до утра,

И в стати, и в волшбе не меньше прочен,

Да и в глазах приятная искра.

Такая стать плюс колдовская сила,

На завтрашнем бросании огней,

Страшилок бы за сотню погасила

И без червонцев, что всего важней.

Простились до утра. До новой встречи

Задумалась, как ночь поторопить,

Поскольку при наборе полном речи

Забыла имя у него спросить.

14. Генеральный марафет.

Как следует мне выспаться не дали.

Огромный глаз заглядывал в окно:

«Вставать пора, рассвет уже подали

И дел, на день намеченных, полно.

Мирана, будь голУбой, просыпайся», -

Знакомый голос рокотом изрёк.

«На улице твоей, как не старайся,

Увы, не вхож ни вдоль, ни поперёк.

На площади дворцовой благодатно

Увидимся». – Пыхтел сквозь зубы Гурд,

Взлетать пытаясь очень аккуратно

Над крышами, крылатый штукатур.

Увы и ах, дракон тебе не лошадь,

Для лапы даже мал широкий тракт.

Он разве что поместится на площадь,

Заняв две трети места, но не факт.

И раз позвал, опаздывать не гоже.

Такое приглашенье - не пустяк.

За срок короткий застелила ложе,

А дверь захлопнул за спиной сквозняк.

Дракона лицезреть всегда приятно,

О чём бы не болтали чудаки.

Одета к встрече празднично-нарядно,

Звенят в наплечной сумке пятаки.

Верховные наверно будут в шоке –

Дракон в столице! Писарям строчить

Событие неделю в каталоге.

Царевича бы тоже прихватить.

Поскольку по истории столичной:

Столетия пустует главный трон,

Храним мечтой, ещё оптимистичной,

Что возродится, как придёт дракон.

Дракон пришёл и принц у нас в запасе,

Не в принцип, что царевич по отцу,

К тому же он в делах волшбы прекрасен.

Заказ доставить надо ко дворцу.

С царевичем мы ехали на площадь

Верхом на огнегривом скакуне.

Дракон старейший был настолько мощен,

Что площадь не увидеть и в окне

Ближайших зданий, что кольцом объяли

Свободное пространство у дворца.

На улицах волшебники застряли,

Событие смакуя без конца.

Пройдя с трудом волшебников колону –

Народу собралось – не продохнуть,

Мы всё-таки протиснулись к дракону,

Верховным магам не забыв кивнуть.

Пока добрались, полдень меж делами,

Давно прошёл. Намёки на закат

Устало укрывались облаками.

Высвечивая первых звёзд парад.

Верховные молчали, с изумленьем

Дракона лицезря на торжестве.

Взирал дракон на город с нетерпеньем

В своем весомо-мощном меньшинстве.

Заметив нас, порадовался в зубы,

Тем самым у верховных вызвав дрожь:

«О, пращуры светые правдорубы,

Чего так долго спите, молодёжь?!

Сижу тут жду, недвижимо на месте,

Ни лапой, ни хвостом не шевельнуть.

На празднике, при всей возможной лести,

Ответственно стараясь не уснуть.

Ни «Здравствуйте старейший Гурд» учтиво,

Не жалуют на вертеле быка.

Спешил сюда отпраздновать на диво,

А тут глазами жарят мне бока.

Где праздник, вопрошаю, пир горою,

Которого столетиями ждал?!

Устану ожидать, своё устрою

И пиршество, и танцы, и скандал!»

Тревожно на верховных поглядела:

Глаза у всех и так полны чудес,

А тут и рты открыли очумело

С драконьих незатейливых словес.

Царевич или принц (узнать бы имя)

Спросил в заботе шепотом меня:

«Огнём не плюнет ящерица-прима?

Уж очень беспокоюсь за коня.

И что это за ящер-переросток?

Неплохо бы, чтоб кто-то подсказал…»

Бывают же такие из загвоздок –

Старейшего царевич не признал.

С коня удачно спрыгнула на почву,

Раскрыла руки на манер обнять,

Сказала Гурду: «Видеть вас воочию

В волшебный праздник – радость не унять.

Любезный Гурд, при всей возможной лести

И вашем появлении к добру,

Весьма поторопились вы в наезде.

Застолье будет завтра по утру».

«А нынче что?!» - Спросила пасть не веря,

Пуская дым над площадью сильней.

Ответила, развеяв гарь от зверя:

«А нынче день бросание огней.

Возможно вы в своём уединенье,

Нирване ваших мыслей бью поклон,

Забыли о земном обыкновенье,

Хотя снаружи вроде бы дракон».

Дракон не понял и решал натужно

Обидится сейчас или потом.

Верховным магам тоже жить нескушно –

Краснеют оптом. Я же не со злом:

«Сегодня день изгнанья из столицы,

Всего того, что вырвалось на свет –

Волшебных дел сокрытые черницы.

Наводим генеральный марафет.

И если ваша Мудрая Старейшесть

Поможет в этих праведных делах,

То наша вам нижайшая милейшесть

И дюжина в прожаренных быках».

Впервые «фырк» услышала дракона:

«В делах волшбы, пожалуй, подсоблю.

За дюжину найду и Купидона,

Быков поскольку свадебных люблю».

И так при всех мне в зубы улыбнулся

Прищурив глаз, чешуйчатый хорёк…

Верховный маг, хвала богам, очнулся,

Меня речами громкими отвлёк:

«О, Гурд Сильнейший, Мудрости Хранитель,

Мощнейший из Ревнителей Небес,

Истории древнейшей Прародитель,

Приветствуем на празднике чудес!»

От этой речи Гурд преобразился

Поправил крылья, вытянулся в рост,

Чешуйкой каждой светом излучился…

На что там намекать посмел прохвост?

Когда успели так подсуетиться?

На вертеле печёного быка

(вблизи дракона не забыв склониться)

Внесли на площадь в виде шашлыка.

Драконий лик от запаха и вида

Традиций и вкуснейшего из блюд,

Зарыв топор обидного лимита,

Взглянул похвально на волшебный люд.

Стянув куски прожаренные с прутьев,

Довольно облизнулся здоровяк:

«И дюжину на завтра не забудьте,

Ведь свадьба венценосцев не пустяк».

Взглянув за спину мне, изрёк: «Мирана,

Сняла бы с жениха уже венок,

А то на друга зыркает тараном,

Глядишь ещё и вытащит клинок».

К верховным магам лик подставил близко:

«Двоих, как обещал, нашёл на трон.

Согласно просьбам Памятного Списка,

По всем статьям достойные корон».

Минута тишины и в ликованье

Шумок чуть слышный вырос, как набат.

Стою, стараюсь выдумать названье

Делам таким, которым не фанат.

Меня за руку тронул кто-то сзади

И очень аккуратно потянул,

Царевич прошептал: «Покоя ради,

О чём камин нечищеный сболтнул?»

Взглянула на царевича нервозно.

Подобным взглядом он не одинок.

Но как бы всё не виделось курьёзно,

Стянула с головы его венок.

Сказала вслух: «С прибытием на место.

Вам вместе с троном бонусом жена.

Я даже знаю будет кто невестой,

Но ей корона вовсе не нужна.

Поскольку если уж связался с троном,

То все твои надежды и мечты

Дела накроют медным граммофоном…»

А он на это мне: «Давай на «ты».

И раз уж разнесли по всей округе,

Что нас искали долгие века,

Помочь бы надо ящеру в кольчуге,

И люду, чья надежда велика.

У всех своя по знаниям работа.

А мы учились в Башне волшебства.

Не всем туда откроются ворота

И нам открыли не для баловства».

«Ответственность в делах – не откровенье.

В делах волшебных трон с тобой приму». –

Смолчала о земном обыкновенье

(а кто поможет сердцу моему?).

Подумала о дне давно-вчерашнем:

Последний мной прочитанный талмуд,

Который так хотела взять из Башни,

На троне бы в разы облегчил труд.

«Тогда позволь…», - Сказал, блеснув созвездьем

Зелёных глаз (с чего бы на щеках

Румянец робкий): «…как моей невесте

Отдать и сердце с даром, что в руках».

Несмело опускаю взгляд на руки,

Не видела в них раньше ничего.

Теперь талмуд магической науки

И сердца образ – бонус от него.

Кому из нас румяней всех на свете –

С провидцев ждать неделями ответ,

Поскольку одинаково мы светим.

И мой ответ навряд ли будет «нет».

Когда вдвоём румянцами светились,

Драконий лик спустился к нам с высот:

«Хвала богам, смотрю, договорились,

Весьма приятный взору эпизод.

С чего взгрустнула?» - Пасть определила.

Надеясь, что за грубость не сочтут,

Себе под нос тихонько обронила:

«Сказал бы кто как жениха зовут…»

Дракон от этих слов осоловелый,

Взглянув на принца чуть ли не завыл:

«Отшибло память? Друг, пока что целый…

Пока я тут внезапно не простыл…»

И так ему немило улыбнулся

С намёком, мол, давай ужо зовись.

Царевич от улыбки содрогнулся,

Но другу выдал взглядом «не ярись».

Ко мне вернулся, извиняясь взором:

«Пока из ковыля носил венок

И род, и имя было за затвором.

Азарий, сын царя, у ваших ног».

«Ну, вот и славно». – Выдохнул Старейший

И вытянувшись в рост: «Во благо лет,

Приступим к действу из наиважнейших,

Запустим генеральный марафет!»

Минута тишины и в небо взмыли

Червонцы, пятаки и медячки.

Недолгий миг монетами побыли

И превратились в небе в светлячки.

Зелёным, красным, синим, белым цветом

Собрались роем в общий хоровод,

По очереди, сходной с этикетом,

Спускались в город медленно с высот.

«Какое диво!» - Ахнул восхищённо

Мощнейший из Ревнителей Небес.

В делах волшебных будя просвещённым,

Добавил в высь сиреневых чудес.

Сиреневых дракончиков орава,

Малюсеньких, не более шмеля,

Рассыпались по небу кучеряво,

Задиристо, по-доброму шаля.

Азар царевич тоже постарался,

Подкинул ввысь серебрянных стрекоз.

Хоть мой посыл монетками удался,

Ещё в небесный шлю апофеоз

Ни бабочек, ни птичек огоньками,

А пчёлок золотистых словно мёд.

В цветок собрались и за светлячками

Помчались вниз, играя в «кто вперёд».

Работают отлично, но не долго.

Волшебных огоньков короткий путь –

Найти страшилку и ударить колко,

А чтобы понадёжнее – куснуть.

Взлететь опять над крышами и в небе

Явить собой малюсенький салют.

Каким бы в этот миг страшилка не был,

Его уже с огнями не найдут.

Истлеет, раствориться аккуратно.

Когда салют исполнил огонёк –

Любое зло уходит безвозвратно,

Черниц волшебных кончился денёк.

До полночи летали и искрили

Стрекозы, пчёлы, роем светлячки.

Дракончики немало удивили –

Бессмертные шальные бодрячки.

К дракону возвращались постоянно,

Крутились возле носа и ушей,

Старейший всех выслушивал желанно

И раздавал малюсеньких мышей.

К полуночи огни угомонились –

В проулках, даже дальних, чистота.

Дракон взревел: «На славу потрудились!

Во здравии в столице доброта!»

Призвал к себе дракончиков ораву,

Позвал верховных, принца и меня:

«Волшебные дела душе по нраву,

Но крыльям эта площадь – западня.

Вернусь назад уже к рассвету ближе».

Верховные: «До первых петухов

Дороги восстановим, стены, крыши

И свадебных наделаем быков.

И просим гостем быть наиважнейшим,

Поскольку чтим традиции веков».

«Добро». – Ответил им Наимощнейший

И взмыл с умятых в блинчики цветков.

15. У алтаря.

У первых петухов на зарянице,

Когда порозовели небеса,

От ярких видов праздничной столицы

Поднялись грудки круче колеса.

Со всех сторон их радостные крики,

Пугая звёзд сползающий катрен,

В тиши рассветной огласили лиги,

Хваля столицы праздничной домен.

Верховные и прочие из люда,

Которые владеют волшебством,

За ночь в столице сотворили чудо,

Сверкающее всюду мастерством.

Дороги восстановлены, проулки

Тропинками ветвятся во дворы,

Ногам и взору радость для прогулки,

Орнаментом похожи на ковры.

Дома сияя свеженькой побелкой

Под крышами различной крутизны,

Узорной над окошками отделкой,

Красуются блестя от новизны.

По улицам развешаны гирлянды

Фонариков бумажных и цветов.

Флажки, фигурки, праздничные банты

Пестрят разнообразием сортов.

Повсюду, высоко паря и низко,

Летают стайки мыльных пузырей.

И благо, что не лопаются близко –

Не в моде к свадьбе взгляд от упырей.

Но больше всех столицу наводнили,

С улыбками до маленьких ушей,

Что луками и стрелками шалили,

Крылатые ватаги голышей.

Смешно и удивительно приятно

Амурчиков веселье наблюдать,

Особенно, когда они отрядно

Увидев пару, мчатся любовать.

В приятный день волнительности много,

Но как-то не спокойно на душе –

Старейший должен быть к рассвету строго.

Рассвет же миновал давно уже.

Ещё в ночи меня с Азаром вместе,

С щедрот, освободив от всех забот,

Верховные раздутые от чести,

В дворцовый привели водоворот.

Не знаю, что там делали с Азаром,

Нас сразу развели по сторонам,

Но мне-невесте выделили даром

Десятка два девиц и зрелых дам.

Преддверье свадьбы – дело не простое:

Купание под пение девиц,

Наряд невесты – три часа простоя,

Итогом – красота, хоть падай ниц.

С зарёю красной платье спорит цветом,

Орнамент золотистый, жемчуга,

Кокошник в тон ему сияет светом.

Жемчужин ручеёк у каблука.

Фата легка, не толще паутинки,

Не видно ни единого стежка.

По самой кромке тропочкой росинки

Блестят под дуновеньем ветерка.

Из зеркала, в оправе драгоценной,

Огромными глазами стрекозы,

Назначенная дамами царевной,

Смотрела я, в восторге от красы.

Ни дать, ни взять – царевишна-невеста,

Ещё бы поглядеть на жениха,

Но дамы не сходить велели с места –

Традиции раздутые меха.

С запрета встречи скинув покрывало,

К полудню нас представили в народ.

Волшебников всегда у нас хватало,

Но нынче в гущ не втиснуть корнеплод.

Гостей не меньше видится в столице,

Над площадью в небесных рубежах,

По кругу растянувшись вереницей,

Парящих на летающих коврах.

На площади по центру постаментом,

Приподнятый манеж, на нём янтарь

С быка размером, солнечным акцентом

Сияет переливами – алтарь.

Вокруг него верховные в сутанах,

Цветами главных четырёх стихий,

Двенадцать самых лучших в своих кланах,

В шикарных позах для драматургий.

Пока мы шли под радостные крики

Дорожкой красной вместе к алтарю

Азар заметил: «В праздник светлоликий

Предчувствием нерадостным горю…

И ящера в кольчуге не хватает –

Небесный затянул свой каботаж.

Волнение незримо нарастает…

Но может это свадебный мандраж».

Меня саму не меньше волновало

Отсутствие любителя быков,

О коих так не мало хлопотало...

Взглянула вверх, ища средь облаков.

Когда мы появились на манеже,

Степенно приближаясь к янтарю,

Верховные, сомкнув собою бреши,

Притиснули нас ближе к алтарю.

Верховные замкнули круг руками

Их вверх подняв, запели песнь богам.

Мотив и смысл настоянный веками

Пророчил рай двум любящим сердцам.

Прекрасной песни чувственные звуки

Вся площадь подхватила в унисон.

И нате вам – с улыбочкой хитрюги,

Никто-ни будь явился, Купидон.

Прикрыл бы что ли, (вспыхнула румянцем),

Свой символ плодородия царём...

Но он, в делах не будя самозванцем,

Вознёс с собою нас над алтарём.

Воспев к любви в своей нагой стыдобе,

Умчался ввысь цветочками соря.

Ликует площадь – наш союз одобрен

И мы опять стоим у алтаря.

Алтарный свет горя во всю натугу,

Стрелой пронзает свод над головой.

Сияние расширилось по кругу,

Манеж закрыв, как куполом собой.

Завесой света, плотной абсолютно,

Закрылись виды площади и шум.

В кругу верховных стало неуютно

И чувство… будто мы попали в трюм.

Меня легонько в локоть кто-то тюкнул –

Присутствием своим оповестил,

Стремглав в манжету прозорливо юркнул

Сиреневый дракончик. Изумил.

Вернулась взором к действам у святыни,

Смотрю не веря, как плохой игре:

Азарий, сын царя, мой муж отныне

Стоит, как жук застывший в янтаре.

Один из магов высится фрегатом.

Одиннадцать берут меня в кольцо.

Но чувствуется всем им страшновато,

Поскольку прячут взоры и лицо.

Напортив встав, в весьма привольной позе,

Верховный маг откинул капюшон.

В своём весьма глухом амбициозе,

Промолвил удивлённо: «Восхищён.

Защите вашей дюжина поклонов.

Избавиться желали от двоих –

Не дело разлучать молодожёнов,

Из смыслов исключительно благих,

Но вы, мадам, сюрприз во всех аспектах

И если прямо, словно в горле кость,

Бельмо на наших ясных интеллектах,

Поэтому, вы здесь недолгий гость.

Знакомы нам и замыслы, и планы,

Что требовал Азария отец.

Делам волшебным вывернув карманы,

Безрадостно нашедший свой конец.

Не стоило заветы и секреты

Волшебников выбрасывать в народ.

А нам велеть, за жалкие монеты,

Учить делам волшебным всякий сброд.

Ну, надо ж было выдать для холопов,

Что надобно в добро любой посыл,

Менять не глядя, ибо от изводов.

Да, вот уж дудки! Выдал и отжил.

А где дурак, что всё царю поведал?

Не думаю, что надо объяснять,

Быка какого давеча отведал –

Проблем уже не будет доставлять.

Не надо было вам здесь появляться –

Без вас тут есть кому руководить.

Тебе же к мужу в пору прилепляться» -

И стал перстами чары наводить.

Меня волшба ни разу не касалась,

Но это колдовство обволокло:

Густой туман, как в туче оказалась

И руку почему-то затрясло.

Сиреневый дракончик из манжеты,

Не целясь, в тучу плюнул огоньком.

У всех верховных вспыхнули штиблеты,

И туча вдруг рассыпалась молчком.

Взлетев дракончик кинулся к Азару,

Волос с макушки выдернул пучок,

Помчался ввысь, прибавил крыльям жару,

Взамен волос оставив пустячок.

Венок из ковыля убог – не скрою

И муж под ним уж точно не герой,

Но друг за друга мы уже горою

Волшебною не тешимся игрой.

Шесть женщин и мужчин – двенадцать магов,

Презрев закон богов «Не навреди»,

Со взглядами не хуже вурдалаков,

Закрыли нам дороги. Не уйти.

Со всех сторон кидают в нас «Забвеньем»,

«Усталостью», плюют «Параличи».

На это всё поставив «Отреченье»,

«Сомнения» кидаем кирпичи.

Исчезли трое, девять не сдаются –

Летят в нас «Ужас», «Гибели набат».

Но все о щит «Отверженности» бьются,

А мы им в помощь «Совести ушат».

Сбежали трое, явно нахлебавшись.

Поспешно, услыхав знакомый звук,

Ещё пропали трое, испугавшись,

Когда мой муж призвал волшебный лук.

Вернее, одолжил у Купидона,

Стрелу, не целясь, выпустил на глаз –

У парочки слетела оборона,

И всё, им сразу стало не до нас.

Стоят в моей же собственной защите

К друг другу обратив влюблённый взор.

Хвала богам, плетёнки (не взыщите)

Прекрасным чувствам вовсе не забор.

Один остался. Замыслом горючим,

Дымит, как старый примус тут и там,

Сквозь дым доносит голосом скрипучим:

«Без них управлюсь. В одиночку. Сам.

Сначала ты». – И к мужу бросил руку –

Азария окутал полный мрак.

Постичь запретной магии науку,

Когда и как посмел верховный маг?!

Бывали в жизни разные невзгоды,

Но эту не помянешь и в бреду –

Кричал мне муж сквозь толщи несвободы:

«Не бойся, Мира, я тебя найду…»

От шока я на миг попала в ступор,

Но миг для мага – времени с лихвой.

Верховный в деле опытный сугубо –

Застыв, на черноту смотрю совой.

Тяжёлый мрак, свернувшись чёрным свитком,

Исчез хлопком, оставив пустоту.

Верховный маг расслабился с избытком

Улыбочкой чрезмерной в дурноту.

«С тобой же мне разделаться несложно –

Секрет твоей защиты разгадал», -

Со лба снимая всё же осторожно

Мою плетёнку, маг проскрежетал:

«Она же мне оружием послужит,

Твоя защита супротив тебя.

И мне неинтересно, что задушит –

Противной станешь даже для себя.

В царицы возжелала из простушек?» -

Шипел сильнейший из верховных маг:

«Но быть тебе царевной у лягушек,

Лягушкой жить среди гнилых коряг!»

Хлестнул меня плетёнкой изменённой

Так сильно, что заныла голова.

Внизу очнулась сильно приземлённой,

А вместо «нет» из уст слетело «ква».

Взлетаю ввысь чужим недобрым делом,

За круг манежа, в чистый небосвод

И плюхаюсь плашмя зелёным телом

Не знаю где, но точно среди вод.

С испуга сжалась, спряталась под воду,

Толкнула лапой илистое дно,

На прут запрыгнув, квакнула болоту

Лягушкой, коих тут полным-полно.

16. В болоте.

Четвёртый год вокруг меня трясина

Коварная, зелёная купель –

Обычная болотная картина,

Душистая совсем не в карамель.

Вокруг хватает живности активной,

Что занята привычной суетой.

С испугу быть случалось агрессивной,

Для тех, кто приглядел меня едой.

Кикимор разогнала камышинкой,

С пиявками знакомств не завожу,

За что русалки выдали кувшинку,

Её, как шляпку, иногда ношу.

В болоте жить не всякому сподручно,

Но если ты лягушка – не беда.

И где-то даже, в общем-то, не скучно,

По крайней мере тучами еда.

Хвала богам не в зайцев по размерам

Живущие в округе комары.

Диета улетела бы к химерам.

Лягушкам не к лицу совсем жиры.

К тому же, разговорами не в скрягу,

Серьёзный с виду дядька Водяной,

Мою облюбовав, как трон, корягу,

Повадился секретничать со мной.

Довольно часто. Если откровенно,

От этих тайн так пухнет голова,

Что мне ему нетрудно совершенно

Своё в отместку выговорить: «Ква».

Его, бывало, лик перекосится,

Уставит на меня брезгливый взор:

С лягушкой, мол, с чего взбрело водиться?

Хвала богам, закончит разговор.

К себе уйдёт. Неделя пролетела

И снова тут Всея Болота Бог.

Когда б лягушкой квакать не умела,

Давно б на уши налепила мох.

Ещё и нос замазала бы тиной –

Душок с названьем смачным «Не мечта»,

Потягою доносится противной,

Почти три дня, что явно не спроста.

Ждала недолго дядьку Водяного,

Держать секреты – для него абсурд:

«Горыныч там, нутром больней больного,

В версте отсюда стонет: «Я есть Гурд».

Кикиморы хотели на тушёнку

Такую гору мяса раскромсать,

Но там шмелей сиреневых, с щебёнку,

Полным-полно, умеющих кусать».

Такая весть с меня прогнала дрёму.

Живой Старейший, слава небесам!

Подпрыгнув, в щёку ткнулась Водяному –

Кувшин живой воды отмерил сам.

Доставить воду с кем-то отказался

И мне на это выписал табу.

На срочные дела свои сослался

И скрылся с глаз в подводную избу.

Сижу реву лягушкой на болоте –

Ни ног, ни роста, ни нормальных рук.

Кувшин нести не лягушачьей плоти.

А там лежит и мучается друг.

Туда-сюда, во рту носить водицу

И там в уста Старейшего вливать?

Пусть даже донесу хотя б частицу,

Живой водой такое не назвать.

И, если честно, мнут меня сомненья,

Смогу ли выжить там, где сильный смрад?

Ни мох, ни тина не дают спасенья –

Весьма ядрён утробный маринад.

Сижу в болоте, с красными глазами

И, вдруг, свозь мох пробился в уши звон –

Там, далеко за полем, за лесами

Стрелу отправил шустрый Купидон.

Знакомый звук. Не спутаешь с другими –

Летит стрела, пронзая синеву.

С намереньями явно неплохими,

С любовью обещая рандеву.

Уже в границах нашего болота.

Преград не знает на своём пути.

У этих стрел отменная охота –

В кого намечена, тому уж не уйти.

Летит над головой и, бац, в корягу,

В мою, давно обжитую. Возьму!

Меня коль не прихлопнет с передрягу,

Кувшин снести Старейшему найму.

Стрелу в губах лягушачьих зажала,

Залезла на кувшин, сижу, гляжу.

Ждала три дня. Устала. Задремала…

Вдруг слышу через сон: «Твою ж межу!»

Смотрю спросонья: в порванном камзоле,

С венком из ковыля на голове,

Ни раз в болотном побывав «рассоле»

Азарий, муж мой, выдал в озорстве:

«Вот сроду б сплетням не поверил, кабы

Такое самолично не узрел,

Что вы девицы, после свадьбы жабы».

Я радостно подпрыгнула. Уел!

От счастья нашей встречи прослезилась,

И он отёр у глаз ручьи от слёз

(Хотя потяга тоже не скупилась,

Глаза щипало прямо наизнос).

Усевшись на ладони у супруга,

Заквакала до боли на боках.

Хвала богам, волшебная наука

Смышлёная в различных языках.

Как Гурда мы спасали от недуга,

Как муж меня потом расколдовал,

Как снова разбросала нас разлука,

Как трон без нас недолго пустовал –

История совсем уже другая,

А эта до неё лишь довела.

Вперёд немного если забегая,

Другие там волшебные дела.

20.08.2022 г.