Жизнь подвальная, 5 глава повести "Восемь долгих лет"
Дом, в котором жили Мария с матерью, стоял в центре посёлка. Двухэтажный, с
шестнадцатью квартирами в трёх подъездах, он был виден издалека, так как
находился на самой высокой точке посёлка. Заметен, а значит, и хорошая мишень
для артиллерии. В доме был подвал, тянущийся через все подъезды, сверху надёжно
прикрытый толстыми плитами. Сюда, в подвал дома, стали собираться те, кто
остался без жилья, кто боялся находиться дома. Шли сами, с детьми, внуками. Кто в
чём был, как застала их беда – одежду для них, постельное бельё, одеяла
приходилось уже потом искать и приносить в подвал. Сорок с лишним человек
собралось здесь, и прожили они в подвале три недели. Кто-то привёз плиту и
газовый баллон, чтобы было на чём готовить еду, кто-то достал электрогенератор,
что позволило провести свет. Сюда будут приходить люди со всего посёлка и даже
из соседнего села погреться, поесть, переночевать, зарядить телефоны, узнать
новости, что где происходит, о судьбе родственников расспросить, потому что
многие с начала штурма бросились в бега, спасая детей. Председатель поселкового
совета так быстро удалился, что бросил своих коров, и они ревели в сарае так, что
солдаты пошли по соседям с просьбой их подоить:
- Кормить мы кормим, а доить никто не умеет.
Были и такие, кто приходил в подвал с просьбой налить сто граммов, отвести
душу. Или подлечиться, аптека ведь закрыта, а в посёлке много людей с ковидом,
диабетиков, гипертоников. Лекарствами делились, измеряли давление, а кому и
перевязки делали, раненых хватало. И каждый был рад поделиться тем, что у него
было.
В школьном бомбоубежище тоже ютились люди, больше ста человек.
Помещение там просторнее, глубоко уходящее в землю, вместо потолка – плита
толщиной в метр, и главное – три выхода на поверхность, завалит один –
выберешься через соседние. Справа у стены установили лежаки с постелью, а слева
– ряд стульев, старых деревянных кресел из актового зала, столы, за которыми
можно было поесть. Две женщины варили в больших кастрюлях еду и привозили
машиной, кормили приютившихся. Терпеливо люди становились в очередь с
тарелками, в которые им наливали первое, съев всё, подходили за кашей или
макаронами. Кто-то лежал, укрывшись по самые глаза одеялом, приходил в себя
после пережитого, другие слушали музыку из радиоприёмника, выбирались на
улицу глотнуть чистого морозного воздуха и вновь спускались обратно. В дальнем
углу сидело трое взрослых и девочка лет десяти, беженцы из Волновахи. Выбраться
из города живыми удавалось не всем, раздосадованные в агонии укры стреляли и по
пробирающимся людям, и по машинам. Этим беженцам помогли солдаты ДНР,
прикрыли огнём, когда они перебежками, прячась за гаражи, выбирались на окраину
города. Шёл мелкий дождь, а эти четверо, вздрагивая поминутно от взрывов,
прячась за деревья посадки и пережидая, пока проедет техника, брели по дороге на
север. Прошли они так 19 километров. Увидев их в подвале и узнав, что они
выбрались из Волновахи, Мария бросилась, чтобы узнать, что там в городе. Дело в
том, что в Волновахе жили две её двоюродные сестры, племянница и племянник.
Вестей от них не было, связи ведь никакой. Рассказ этих людей был страшен. Город
наполовину разрушен. У автовокзала шло танковое сражение, ни автовокзала, ни
церкви, ни кафе – ничего не осталось, одни развалины. И от домов поблизости –
только груды кирпичей и мусора. В это трудно было поверить. Женщины,
рассказывая, держались, а мужчина плакал. Рядом с девочкой лежал, свернувшись
клубочком, чёрный кот. Он был единственным из них, для кого все беды уже
закончились.
Заботу о школе и людях в бомбоубежище взяла на себя завуч школы, которая и
сама пострадала: снаряды прилетели к ней во двор, повредив жильё и разбив
машину. Помогала завучу Наташа, подруга Марии. Она старалась обустроить быт
людей, особенно вновь прибывших, попутно занималась и воспитанием молодёжи,
которой всё происходящее казалось развлечением, и сбором одежды, постельного
белья, одеял для тех, у кого уже не было пристанища. Сразу же она установила свои
правила: помогать друг другу, еду под подушками не прятать, всё складывать в
общий котёл, мыть посуду после себя, курить в коридоре, помогать пожилым,
больным людям ходить в туалет и выносить вёдра после них. Не каждому это было
по душе, но Наташу слушались. Полненькая, со светлыми кудрями,
выбивающимися из-под шапки, она постоянно моталась между школой и домом.
Дома у неё были больной муж и инвалид мама. Где только и брала она силы?
На пятый день, в последний день февраля, Мария пришла проведать Наташу, с
которой много лет дружила. До этого она неотлучно сидела возле матери. Той не
под силу было спуститься в подвал дома: крутые ступеньки, сырость внизу и
сквозняки, а у неё ещё не прошли температура и сильный кашель. Да и как сидеть
там будешь, когда ей и лежать-то больно! В квартире отопление газовое, стоял
индивидуальный котёл, а поскольку газа нет – лежать приходилось под двумя
одеялами. Как назло, в доме ни одной свечи. Скрутила Мария из ваты фитилёк,
налила в блюдце масла и подожгла. Бабушка когда-то делала такие каганцы, когда в
посёлке гас свет. Хорошо горит, долго и не очень ярко. Яркость сейчас не нужна,
лишь бы ходить по комнате можно было. Поел, поухаживал за матерью, покормил
зверей – и под два одеяла, греться. Любопытные коты только вокруг каганца бродят,
заглядывают на огонёк. Страшновато спать, хоть бы не полезли на огонь… На
комнатном градуснике +2, за окном - 15 Ещё вчерашняя грязь превратилась в комья
чёрного льда, а огород соседский покрылся тонким снежным настом. Так тепло
было ещё несколько дней назад, а тут на тебе: зима пришла! Мать просит хлеба, но
хлеба нет. И в магазин не пойдёшь, потому что в первую же ночь наступления кто-
то вскрыл массивную дверь и унёс что ценное было. Потом солдаты выносили
пятилитровые бутыли с водой, одеяла и покрывала (что под себя подстелить
можно), в школе на голом полу не очень-то полежишь. Хозяев магазина в посёлке не
было, они отдыхали в Крыму. Узнав, что магазин открыт, позвонили домой
знакомым и разрешили людям брать все продукты, чтобы не пропали, морозильные
камеры ведь не работали. Люди, словно обезумев, ринулись в магазин, тащили всё:
еду, спиртное, одежду, бытовую химию, последней понесли сборную
искусственную ёлку, стоявшую в кладовой. Зачем женщине понадобилась ёлка в
марте месяце, осталось загадкой.
Мария в магазин не пошла, стыдно было воровать. Да ещё у той, чья мать и
сестра недавно погибли. Холод в доме – ещё полбеды, от него можно как-то
спастись, а вот без еды… В доме шаром покати: ни хлеба, ни консервов, мясо,
правда, в морозилке расплылось и завонялось, пришлось порезать и котам отдать.
Стояла в шкафу банка с огурцами, да ещё нашёлся в углу кухни мешок сухарей,
покупала для собак на хлебокомбинате. Больше ничего. Сырую картошку и крупу
грызть не будешь. Достала из беседки небольшой складной мангал, разжилась
дровами, да только они оказались сырые, не горят, а дымят больше. Ещё купила у
коллеги десяток яиц. И вот стоит она перед мангалом: яйца разбила в сковороду с
ручкой, водит этой сковородой над огнём. Хочется ей мать горячим накормить, да
только яйцо плохо жарится, а руки на морозе леденеют, оттирать приходится. И
пока донесла в дом сковороду – из горячей глазунья превратилась в едва тёплую.
Поела мама яичницу, но без хлеба, хлеба купить негде, согласилась на собачьи
сухари. Достала дочка сухарик, замочила его в воде, дала матери, а та, беззубая,
грызёт. Молча грызёт, не жалуется. А собаки с завистью, но также молча
наблюдают.
Ближе к ночи Лидия Даниловна со слезами пожаловалась:
- Сала хочу. Хоть маленький кусочек.
Мария вздохнула. Тут хлеба не знаешь, где достать, а она сала захотела. На
следующий день снова вспомнила, но уже не просила, а сказала, как бы между
прочим:
- Эх, сала бы сейчас!
Пошла Мария к Наташе, пожаловалась, поплакалась, говорит:
- Где я ей сала возьму? Вдруг это её последнее желание? Слабая она очень после
болезни…
Наташа кивнула «подожди» и спустилась в бомбоубежище, потом появилась с
пакетом в руках, протянула ей, успокоила:
- Всё будет хорошо. Возьми. И привет передай Лидии Даниловне. Она моя
любимая учительница. Таких, как она, нет больше в школе.
Мать Марии 40 лет проработала в школе, строгая была, двойки ставила, но
почему-то её любили даже двоечники.
Раскрыв дома пакет, Мария достала половину серого солдатского хлеба, банку
паштета и небольшой кусок сала. Наверное, до последних своих дней она будет
помнить эту картину: сидит на диване мама в серой, помятой от лежания куртке, в
розовой мохеровой, слепая на один глаз, но с радостью на
лице, и держит в дрожащих, с больными суставами руках ломоть хлеба и этот
кусочек сала. Жуёт не спеша, то и дело на него поглядывая.
