Баллада о шахтерской дружбе
На фото - Хинганский оловянный рудник, вид изнутри.
После звонка своему старому другу и начальнику
Юрий Васильевич понял, что запутался окончательно.
Он поднялся в квартиру на негнущихся ногах,
махнул полный стакан коньяку, сразу налил второй.
Сердце застучало твёрже, зато нахлынула обида.
Чуркин завыл, пугая кота, а потом горько заплакал.
Полгода назад отыскал Чуркина старый приятель,
вместе работали когда-то на оловянном руднике,
где Юрий Васильевич трудился горным мастером,
а приятель — инженером по технике безопасности.
Рудник обанкротился, народ остался без работы,
но приятель Громова, Николай Павлович Бровко,
шустро переучился на арбитражного управляющего,
став на мёртвом руднике кем-то вроде сторожа,
подтянул приятелей, и началась развесёлая жизнь.
Посёлочек хирел, но Бровко отнюдь не бедствовал,
распродавая оборудование и разъезжая по свету.
Чуркин с приятелями тоже оказались при деле —
кто занимался демонтажом, кто-то отгружал проданное.
Но всё хорошее на свете когда-то заканчивается.
В один прекрасный день Бровко с треском уволили,
выяснилось, что он умудрился затопить рудник.
Распродал насосы, понадеялся на авось — а зря.
Откачивать такое количество воды уже не стали.
Однако верно говорят в России, что дерьмо не тонет.
Суд назначил Бровко арбитражным управляющим
на большой машиностроительный завод в городе,
тот самый, где трудился наш старый знакомый — Степанов.
Процедура банкротства шла по накатанной,
требовалось только довести её до конца, вот и всё.
Бровко уже купил билеты в Тель-Авив на ПМЖ,
но работающий завод ему неожиданно понравился,
он решил поживиться, вызвонил своих друзей —
вот так на старости лет Юрий Васильевич Чуркин
оказался на должности коммерческого директора.
До Чуркина в этой должности работал Степанов.
Степанову тогда уже исполнилось почти что сорок,
Чуркин годился ему в отцы, в маркетинге не смыслил.
Но Степанову сказали: "Так надо, потерпи полгода!"
Ни Бровко, ни Чуркин нормальных слов не понимали,
зато безбожно тырили всё, что только находили.
Причём делали это безграмотно и неосторожно.
Степанов спасал имущество, как только мог.
На дворе стояли нулевые, бандитов пересажали,
а к фальшивым печатям относились без почтения.
Понятное дело, что шалости Бровко на заводе
власти восприняли с большим недоумением.
Арбитражник зажил на широкую ногу, денег не считал.
Закатил себе шикарный юбилей, съехались гости,
усатые багроволицые дядьки дружно загорланили:
"Там, на шахте угольной, паренька приметили..."
Бровко вил гнездо на совесть, ставил своих людей,
раздавал им деньги на какие-то странные прожекты.
Вскоре новичков развелось на заводе столько,
что они начали даже ругаться друг с дружкой!
После юбилея их так и прозвали — "шахтёры".
Чуркин тоже расцвёл, он купил квартиру и гараж,
приобрёл себе новый костюм, часы — жизнь удалась,
деньги от распродажи предприятия потекли рекой.
Но "кое-кто" всё примечал и "документировал".
Степанова штучки Бровко совсем не устраивали,
ему предстояло работать на заводе и дальше.
Пришлось потихоньку "постукивать" куда надо.
В один чудесный летний день Чуркина "приняли".
Привезли в РУБОП, строго зыркнули сверху вниз —
Юрий Васильевич и сам не понял, как "раскололся".
Рассказал про все свои шашни с арбитражником.
Теперь Чуркин сидел посреди кухни и матерился,
проклиная свою трусость, казня себя за слабость —
хуже нет для мужика осознания своего предательства.
— Что ж ты наделал, дурачок? Я приеду и всё решу, —
обласкал его по телефону хитроумный Бровко. —
Лучше слушай, Юра, что теперь сделать надобно…
Казалось бы, как не совеститься тем, что крал внаглую,
ведь не на хорошем Чуркина и Бровко за руку поймали —
так нет, заговорила в человеке совесть
исключительно по причине того,
что друга своего он "заложил", горняка-шахтёра.
Скурвился "подельничек" и сильно тому огорчился.
Степанову про историю падения Чуркина
рассказали верные люди, наблюдавшие самолично
всю глубину раскаяния блудного маркшейдера,
нахально влезшего на степановскую должность.
Поэтому Степанов не очень-то огорчился или пожалел,
в таких ситуациях каждый выбирает свою дорогу.
Он сидел дома, кушал борщ и радовался жизни.
Завод удалось спасти, Бровко ожидал скорый арест.
В эти самые минуты Чуркин открыл гараж и завёл машину.
Слёзы текли по его щекам, в стёклах очков всё плыло.
Он встал на колени, допил из горлышка бутылки коньяк,
неловко опустился на бок и укрылся какой-то тряпкой.
Степанов с неохотой влез в раскалённое нутро "Волги".
Выезжать в поля ему расхотелось — куда в такую жару?
Он велел водителю ехать на завод, тот обрадовался.
Поневоле заговорили про Чуркина, про обыск.
На заводе уже знали обо всём — допрыгались "шахтёры".
И тут по дороге зоркий водитель увидел жену Чуркина,
метавшуюся возле подъезда, посмотрел на Степанова.
Тот кивнул головой — что-то случилось, сворачивай.
Чуркина нашли, долго возились с дверью гаража,
но страдалец оказался жив, хотя и нахапался газов.
Спасло его то, что водитель расслышал звук мотора,
а так бы могло всё закончиться совсем печально.
Через пару дней Чуркина выписали из больницы,
он помчался в прокуратуру и нажаловался на ментов,
якобы так выжимавших у него показания на Бровко,
что не вынес он душевных мук и решился на страшное.
Смотреть в глаза людям Юрий Васильевич избегал.
Даже спасибо водителю не сказал — буркнул что-то.
Потом взял отпуск с последующим увольнением,
и больше Чуркина на заводе толком никто не видел.
Когда Бровко вернулся из долгой командировки,
его немедленно арестовали и посадили в СИЗО.
Через пару месяцев арбитражника выпустили —
он во всём признался и получил условный срок.
Чуркин приехал на завод, но подыматься не стал,
встретил старого друга у заводоуправления.
Они с Бровко долго стояли на холодном осеннем ветру,
обнимались и хохотали, что-то рассказывая друг другу.
Степанов молча смотрел на них из окна кабинета.
Уже давно не оставляли его смутные подозрения,
что вся эта история крепко попахивает ложью,
и догадка его спустя пару лет подтвердилась.
Это оказался довольно плохо сыгранный спектакль,
Бровко решил надавить суицидом на следствие,
но это ему совсем не помогло — он перегнул палку.
И водитель оказался заранее предупреждён...
Непонятно Степанову было совсем другое.
Но какой же силы была "шахтёрская" дружба,
если маркшейдер решился отчебучить этакое?!
Почему он так безоглядно поверил своему другу?
А если бы что-то тогда вдруг пошло не так?
А может, он и вправду чего-то не понимает?
Может быть, такой и должна быть настоящая дружба?
Вместе жить и работать, вместе приворовывать,
а потом сидеть за столом, выпивая, и петь хором,
тыкаясь плечом в потное горячее плечо соседа:
— Спят курганы тёмные, солнцем опалённые,
и туманы белые ходят чередой...
