ВНЕПОЛОЖЕННОЕ

 

Борис Ихлов

 

Вспомнилось что-то - одна наша конференция в Перми в 1990-м, в ДК Ленина. Перед этим меня вызвали в Мотовилихинский райисполком, и председатель Антипов сунул какую-то объяснительную бумагу. Унижаться было стыдно, но я представил, как приедут ребята, останутся на улице - и подписал.

Народу было немного, 35 человек Какое-то магическое число - где бы, когда бы ни проводили конференцию, с каким угодно представительством, хоть местных - 35, хоть от 35 городов.

 

Выступали все наши высоколобые, Буртник, Мазеин... А потом выступил один пермский работяга. Ваши марксистские рассуждения, сказал он, в рабочем классе не оседают. Рабочий класс - обыватель. Интеллигенция - тоже.

Ну, тут в него вцепились со всех сторон. А я работягу поддержал. Говорил тогда, что авангард - он и без нас авангард. Но мир не обойдется без того, чтобы вытянуть обывателя из его болота.

И вот почему поддержал.

 

Собственно, с интеллигенцией я познакомился только в университете. Что же она из себя представляла? Там всё было. И воровство в стройотрядах, и пьянь, и беспредельный цинизм, и карьеризм наших любимых преподавателей.

На нашем курсе училась Леночка Колчина, белокурая неописуемая красавица. Особой душевной тонкости в ней не было, глубины - тем более, просто хорошая девушка, сердце – возможно, доброе, только не шибко зрячее. Так что не думаю, что в музыкальной школе на своей виолончели она являла обществу что-либо сверхъестественное.

Вместе с нами учился Женька Кудрявцев. Он при Ленке краснел бледнел, она же с ним была светски холодна, даже высокомерна, да и физиономией он не догонял, и по одежде, но всем было ясно: рано или поздно - свершится. Был Женька не то, что тихоня, как бы сказать - типичный интеллигент. Понимаете, я употребляю этот термин в приложении к Женьке вовсе не в смысле профессии, не в смысле общественного слоя. И вот тут начинается самое интересное.

Вокруг Ленки с Женькой вдруг появляется множество соглядатаев, советчиков, оценщиков, которые то в краску вгонят бедного Женьку, то поставят его в неловкое перед Ленкой положение, то кирпич подложат в портфель, то спрячут куртку, то на спину приклеят листок «любовь рядом» или еще что. То, похлопывая по плечу, покровительственно и обучающе посоветуют: «Парень, не теряйся, я бы и сам с ней непрочь, но у меня уже есть мамик…» У меня было ощущение, что его травили, как зайца. Наверно, из зависти, но Женька на всё это реагировал болезненно.

На вечеринках Женьку любили сажать рядом с Ленкой. Потом все с отзывчивыми лицами наблюдали, как пунцовел Женька, все гуще и гуще, как слезы начинали струиться по его лицу. Один сокурсник посочувствовал: «Ну, что тут, Женя, тебе сказать. Лезь под стол!»

Соглядатаи и доброхоты оказались не в силах довести Женьку до такого состояния, до какого довели добрые товарищи топорного шкидца Янкеля, но между Женькой и Ленкой понемногу выросла китайская стена, чему, в общем-то, способствовала и Ленка. Было в ней что-то слегка деревянное, наверно, от виолончели.

 

Только ради бога, не надо, мол, если б он действительно, да если б он горячо, да если б он был мужик, тогда бы он гордо и смело… Между ними едва-едва разгоралось. Женька ведь не то, что в проходе, в коридоре или в дверях, он взглядом с ней боялся встречаться. Затоптать – пара пустяков, проехать по лозе, которую не ты вырастил, танком… Если лапать розу грязными паклями, так она завянет.

Я точно знаю, что дети рабочих и уголовники никогда не позволят себе такого. Просто много раз видел своими глазами.

 

Да он танцевал с ней! Чтобы это событие произошло, он организовал целый свой день рожденья, пригласил всю группу, всю пьянь, соглядатаев с доброхотами. Тостующий, похлопывая Женьку по плечу, пожелал ему счастья. «С кем?!» - решив показаться раскованным, вытолкнул комок из горла Женька. И вот, наконец! Он обнял ее за талию и ощутил… виолончель.

О, через много лет, после двух разводов (роется, роется, да за говно и схватится, говаривала бабка одного моего знакомого, покойного), он обнимал за талию таких, что каким непонятно-неведомым способом подтаскивали его к себе, будто строительным краном. На такой круп клал ладонь, что казалось – приклеилась и слышит, как живет, перекатывается, медленно танцует предназначенное для неслыханного счастья тело. Однажды в Буэнос-Айресе в танце – даже не ламбада - дивчина его просто оттрахала. Именно так ему показалось. Только всё это происходило не там, не вовремя, невпопад, ни о чем, ему еще предстояли дети от некрасивых женщин…

Женька попытался было сократить расстояние, но Ленка предупреждающе оценила: «Ты прогрессируешь!» После такого словечка желание приближать к себе предмет страданий иссякло. Жоржи Амаду, это совсем не то, о чем ты писал, поверь. И весь физфак вскоре это увидел!

Потом она что-то ему лепетала про своих домашних кошечек. «Господи, да проведи ты ему рукой по волосам, идиотка, - думалось мне. – Что он - как на паперти с протянутой горстью за медяком».

 

Пьянь сначала играла на фортепиано, потом в бадминтон во дворе. Он что-то промямлил по клавишам, «о-о-а-э?!» - удивленно отметила пьянь и, закрыв дверь на кухню («никому не входить!!»), уединилась и сломала шкаф. Видно, кто-то с кем-то выяснял, кто уважаемее.

От вечера пепел. Пепел везде, гора немытой посуды и грязь. Женька проводил ее и двух ее подружек до автобуса… всё. На грош тепла. Горько это, друзья мои, скажу я вам!

 

Вмешаться в эту историю у меня не было ни желания, ни, честно говоря, духу, я тут не лучшим образом себя повел. Только-только произошел мой душераздирающий разрыв с Трагической дамой (потом оказалось, что никакой трагики в ней не было, да и вообще ничего не было, и по этой пустоте случились у нее в 40 лет йога и занятия бодибилдингом). Потом увлекся Таинственной дамой (оказалось - ничего подобного, вся таинственность - из-за разницы в поведении провинциальной девчонки, вместо таинственности и возвышенности – заметная взгляду через чулки растительность на ногах). Потом закрутила Инфернальная дама, тут уж поименование в точку. В общем, было не до того. Но был ли виноват Женька Кудрявцев?

 

Практику по мат. анализу у нас вел Путилов, а лекции читала Афанасьева. Наш курс кинули под ноги этой молодой парочке, как Матросова на дзот. К середине 1-го года обучения половина из нас не могла толком дифференцировать. Путилов довел курс до того, что из всего выпуска интегрировать умели только теоретики. Афанасьева похерила важнейшую тему дифференциальных уравнений. Потом спилась...

Так вот, из всего курса Путилов для своих издевательств выбрал именно Лену Колчину. По мелочности и похотливости Путилова Колчина ему сдавала зачет раз десять. И не сдала. Видимо, не так себя повела. К сессии ее не допустили. А ведь она вовсе не была дурой, наоборот, старательная, и схемы паяла на пять, и пять по общей физике, по механике, за экзамен, словом, в троечниках, как полкурса, не ходила, а отличников у нас было не так уж много.

 

В традиции нашего физфака было не изгонять, а оставлять неуспевающих на второй год, отправляя в назидание в деревню, в школу, преподавать физику. За отсутствием учителей в сельской школе один наш второгодник, алкаш и шахматист Великанов, вел физкультуру, историю, зоологию, математику, физику. Кашу он разогревал на костерке, сложенном внутри хибары, в консервной банке. Как-то приехала комиссия, проверила знания учителей. Великанова отстранили от зоологии. В глистах, сказали, Вы сильны, но в остальном...

 

Что такое ссылка в деревню в советское время, как бы это... Шуру Вершинина, врача, распределили в деревню Усть-Черную Гайнского района. Роженицы, чтобы избавиться от детей, травили их снотворным, Шурка – откачивал… Студенты, сотрудники университета в советское время - рады деревне, где так хорошо можно поесть от пуза, свежий воздух и прочее. Однажды трое университетских младших научных сотрудника, посланных помогать колхозникам, нарвались на свадьбу. Дорогим гостям тут же предложили штрафную – по стакану водки. Университетские начали принюхиваться… «Что вы, - сказал им широко, от души, председатель колхоза, - дуст, дуст, не сомневайтесь! Любого тракториста на колени ставит!»

Село Паль Осинского района, ты помнишь, как лично председатель отдал приказ запахивать неубранный в срок картофель - чтоб не увидели. Село Большой Ашап Ордынского района, ты помнишь, как гнил картофель в огромной яме, куда его скидывали научные сотрудники…

Одного из теоретиков, Валеру Журавлева, как человека, прошедшего армию, отправили в сельскую школу по распределению. В принципе, большинство теоретиков проходило через это истязание. Журавлев рассказывал: «Меня назначили директором. До часу я еще что-то воспринимал, потом всё, что говорили, шло в обход моих ушей... Если по деревенской улице пройдет машина, волны грязи накатывают на дома. Причем грязь какая-то прилипчивая, не отмоешь. Рядом со школой завяз трактор. Пришли два трактора вытаскивать, тоже завязли. Вытащили только тогда, когда пригнали четыре трактора. Посреди улицы начала тонуть лошадь...» В общем, Журавлев больше в науке не появился. А ведь теоретики почитались элитой физфака.

 

Вот в такую обстановочку и пихнули бедную Колчину после 1-го курса. Женька тогда рванул тельняшку на груди, хотел набить морду Путилову и пойти к декану объясняться, декан, Полоскин, человек свой... Но тут в него вцепились доброхоты, те же соглядатаи и советчики, и даже ее подружки, мол, нельзя, сделаешь только хуже. Не знаю, что и как, только Женька-отличник вдруг схватил пару по мат. анализу на экзамене и, чтоб скрыть от матери отсутствие стипендии, устроился на полставки рабочим сцены в ДК им. Свердлова.

А через год Ленка вернулась уже замужняя. Как случилось? Какой-то деревенский отморозок, смущенно объяснили соглядатаи, просто ночью взломал дверь и залез к ней в постель. Аборт? Что вы. Не она первая.

Ах, глупенькая? Нет. Женя, Женечка виноват. В этой истории нет правых. Стерильность, слякотность, тупоумие… Терпеть, Женечка, не могу таких, как ты, думали доброхоты…

 

Было… Невзвидев Путилова, ребята нашей группы решили лишить его удовольствия поиздеваться и перед занятием свистнули задачник. Путилов не знал, что делать. Скрежетал зубами, двигал по воробьиному локтями, глазами хлопал, потел… Наконец, Ленка – смотри, ты внимательно следишь, старик? Вот ее рука… резкий разворот… встала… наклон, движение… отдала в руки… снова резкий разворот, воротничок белой блузки вокруг шеи… - вырвала у кого-то из парты задачник и отдала Путилову. «Как… откуда… что это…» - закерхал растерянный, взъерошенный Путилов. «Да сердце у нее доброе», - пояснил сидевший на «камчатке» Подлецкий, респектабельный разгильдяй с говорящей фамилией. Доброе? Нет…

 

Когда до воздушной Ленки доехала грубость и бездушие жизни, когда люди повозили ее белым личиком по дерьму, когда она узнала, что в стране Советов, в стране Лермонтова, Достоевского и Макаренко мужчины делят девушек на «морковок» (которых нужно вести) и «мартышек» (которые сами идут), она нашла в себе силы развестись. Уже в Перми. И побежала искать Кудрявцева. И была тогда встреча сокурсников… А он как раз в это время, ни в какое другое, улетел в месячную командировку в Москву. Он метался между столичными вычислительными центрами подобно гепарду – но всё равно не успел. Провидению было угодно, чтобы через пару лет радиофизик Женька осел в почтовом ящике, во Фрязино.

 

Ленку родители (теперь-то они были начеку) все же определили с новым мужем. А Женьку - встретил однажды, в 1988-м, на Ярославском вокзале. Не женат, аполитичен и, оказалось, даже через четырнадцать лет после расставания... Он годами длил - та ли, единственная ли… Оказалось, уже после вуза незаметно затянулась петля у горла, он почуял тогда, что жить без нее – бессмысленно и дико. Тьфу ты, будь всё проклято.

«Вдруг казачий разъезд переехал нам путь, тройка быстрая вкопана стала…» Смешно, друзья мои, не выговорить, как смешно!

 

Был какой-то грузинский фильм, двое любят друг друга, но толпа... все кончается смертью, и в последнем кадре бабка-соглядатай беззвучно взывает на коленях о прощении.

Бежим, бросаем, чуть задев, людей, а с ними себя пролистываем впопыхах, как трудные абзацы текстов к семинару. Всё возвращается, чтобы «в упор с порога расстрелять».

Видимо, какая-то нелепая справедливость есть всё же в мирозданьи – Путилова вскоре сбила машина. Отказала речь.

 

Вот что думаю: революция - это не только и не столько борьба с буржуазией. Нет, не рисовые котлетки, не медитации, увольте. Да, в борьбе человек меняется. Но главное – истребить это хамло, цепкого, завистливого, бессмысленного и жестокого жлоба внутри. Прикрикнуть на него! В массах, особенно в интеллигенции с ее более свободным трудом, содержится то, что не вытесняется ни классовой борьбой, ни просвещением, ни окультуриванием.

Легко в этой истории сбиться, дескать, например, феминизм - это уродливая форма проявления... Легко сбиться, что, дескать, классовая борьба - не абстракция, это многообразие.

Но не то это всё.

У Достоевского в "Идиоте": как же, шестерых зарезал, а мне будут это объяснять общественными условиями...

Не знаю, как это называется.

С Буртником как-то спорили: кроме противоположного есть и внеположенное. Не НАД-классовое, а вне. Интеллигенция-то как слой как раз классовая, ангажированные и конформисты. А мы-то о другом: соглядатаи и доброхоты. Буртник: что, две сущности, что ли? - Так ведь неизвестно, чем раскроется внеположенное, не займет ли место противоположного.

Мы стремимся достичь через революцию такого общества, где умеют драться, но не отталкивают друг друга локтями, чтобы сесть в автобус… Не, не то.

Как узнать, где подмена, когда именно превращенная социальная форма, мираж, иллюзия, иррациональная фантазия переходит в твое одиночество, в воспаленное воображение, в грубую, как вспыхнувший порох, влекущую субъективную реальность.

……………………………………………………………

Разве мало было классовой борьбы, мало было просвещения у большевиков, у Бухарина, Калинина, Рыкова, Томского, Постышева, Ярославского. Как они могли… Сталин семнадцать раз смотрел «Дни Турбиных». Что, помогло это ему разве?

……………………………………………………………

 

… Я и сейчас вижу, как Женька, склонившись, касается края ее платья, как поднимаются его пальцы ко лбу, память – будто спазмы в висках… увидеть ту… как перехватывает дыхание и кружится всё вокруг, как пылает он, как тянет его прижаться к самому родному на свете плечу, дотянуться к тому, что уже не существует.

……………………………………………………………

Утром облака на миг раскрыли край синевы, потом пасмурное небо снова сомкнулось над его окном – нужно поскорее отправлять хронику боев с украинскими нацистами у села Широкино, еще пара статей по ссудному проценту. На столе в пепельнице рядом с клавиатурой - догорающие листки записей авторучкой

 

22-23.4.2016