Гвардии рядовой

Наши павшие, может, в Вальгалле, может, в Раю...

Жарят в углях картошку, горькую молча пьют,

Тянут хором единым то "Боже, царя храни", то вечную "День Победы".

 

Наши павшие смотрят с ночных небес:

"Неужели, снова гуляет бес

По земле, что кровью умыли встарь наши седые деды?"

 

Иванов, он гвардии рядовой, хлопнув стопку, снова рванулся в бой:

 

– Эй, вы там, небесное КПП, отпустите меня на землю!

Выдавайте, братцы, шинель мою, я и мёртвый, может, сгожусь в бою!

Там мой правнук Женька был окружён и в холодном сыром окопе

Вызвал храбро он на себя огонь!

Сердце рвётся надвое: нет, не тронь, отведи и пули, и взрывов рёв...

 

Отпустите, ну что вам, жалко?

 

Командир вздохнул:

– Пулемёт не дам.

Не положен он, кто до Рая сам

Дошагал с горящей огнём земли в роковые сороковые.

Что ж ты сможешь там, даже не дыша?

Ты теперь, как все, в кителе душа...

 

Бог с тобой, иди.

Дать одно могу – два крыла за спиной, Серёга.

 

Иванов от боли забытой взвыл:

Плоть пробила пара кровавых крыл:

Проросли из плеч, чтоб укрыть того, что упал в тишину окопа:

 

Рядом рвутся мины, кромешный ад,

Но завет отцов, что нельзя назад ни ступить ни шагу горит в душе...

 

Долг и честь – не пустые звуки.

 

И как будто щит перед ним, стена,

И как будто сжать не смогла война жизнь солдата.

 

"Словно заговорён", – посмеются потом ребята.

 

Иванов, он гвардии рядовой и солдат небес,

Принял новый бой, изорвал он вдрызг до глубоких ран

Два крыла: до костей истёртых.

 

Ну, и кто сказал, что нельзя назад,

Что нельзя из рая спуститься в ад?

 

Если ты солдат – ты всегда солдат...

И навечно – условно мёртвый!