Гвардии рядовой
Наши павшие, может, в Вальгалле, может, в Раю...
Жарят в углях картошку, горькую молча пьют,
Тянут хором единым то "Боже, царя храни", то вечную "День Победы".
Наши павшие смотрят с ночных небес:
"Неужели, снова гуляет бес
По земле, что кровью умыли встарь наши седые деды?"
Иванов, он гвардии рядовой, хлопнув стопку, снова рванулся в бой:
– Эй, вы там, небесное КПП, отпустите меня на землю!
Выдавайте, братцы, шинель мою, я и мёртвый, может, сгожусь в бою!
Там мой правнук Женька был окружён и в холодном сыром окопе
Вызвал храбро он на себя огонь!
Сердце рвётся надвое: нет, не тронь, отведи и пули, и взрывов рёв...
Отпустите, ну что вам, жалко?
Командир вздохнул:
– Пулемёт не дам.
Не положен он, кто до Рая сам
Дошагал с горящей огнём земли в роковые сороковые.
Что ж ты сможешь там, даже не дыша?
Ты теперь, как все, в кителе душа...
Бог с тобой, иди.
Дать одно могу – два крыла за спиной, Серёга.
Иванов от боли забытой взвыл:
Плоть пробила пара кровавых крыл:
Проросли из плеч, чтоб укрыть того, что упал в тишину окопа:
Рядом рвутся мины, кромешный ад,
Но завет отцов, что нельзя назад ни ступить ни шагу горит в душе...
Долг и честь – не пустые звуки.
И как будто щит перед ним, стена,
И как будто сжать не смогла война жизнь солдата.
"Словно заговорён", – посмеются потом ребята.
Иванов, он гвардии рядовой и солдат небес,
Принял новый бой, изорвал он вдрызг до глубоких ран
Два крыла: до костей истёртых.
Ну, и кто сказал, что нельзя назад,
Что нельзя из рая спуститься в ад?
Если ты солдат – ты всегда солдат...
И навечно – условно мёртвый!
