22-я китайская центурия
С детства ворует иголки - вырастет, украдёт золото.
Китайская пословица
Провинция безбожно запила,
что в пьянстве увязают даже дети.
Итогу пресловутой долголетней
кампании по травле утопистов
предшествовала битва за коллапс.
"П**деть - гласит пословица - не п**дить!"
Китайский дуче, с удалью стратега,
завешивает в доме зеркала
вдруг обнаружив признаки старенья.
И брак у императора трещит,
и кажется, что все его не любят.
Сегодня он рассматривает в лупу
с больным восторгом линию здоровья
и шепчет оной пошлое "ты - щит!"
Народ в пустых желаниях задорен,
что жаждет совершенного капута.
Покуда у великих киснут щи,
здесь принято оплакивать капусту.
Министр публично рухнул с высоты
задравши презабавные тормашки.
Реестром переправленных товаров
кичатся представители таможни.
На выкрики "вы - варвары, скоты!",
чиновники ответствуют "нам можно!",
осуществляя сотни децимаций.
Ребёнок зарывается в цветы
и, плача, произносит "где ты мама?"
Правитель выпускает рыжий сноп
через ноздрины, всасывая люльку:
"Не все меня в империи не любят,
кому-то я доселе очень дорог".
Пытаясь истолковывать часть снов,
наш толкователь умер отчего-то.
Да, путь тотальной глупости был длинным:
убит смотритель солнечных часов
за неспособность встроить в них будильник.
Мы вскоре всей провинцией взгрустнём
о старых временах и старых дядьках.
В конечном счёте станем снаряжаться
в бессмысленно-предолгие походы.
Как сказано, назвал себя груздём -
карабкайся немедля на подводу,
(от неотвязно-жгучей допотопности)
где кто-то нацарапает гвоздём:
семейный долг растоптан долгом родине.
Один на всех походный календарь
растащится толпою на записки
для перспективных, хоть и очень близких,
вдов-однодневок, вдовушек со стажем.
Одна спокойно скажет "как летал!",
вторая прогнусавит "а состарься
я, дорогая, прежде, чем он умер..!?"
У длинной жизни принцип колеса:
она нас давит, но не четвертует.
Враги повсюду, сколь их не мутузь.
Здесь полководец, крикнувший "не в ногу!",
уже вчера начавший понемногу
свыкаться с трудной ролью полководца,
расчёсывает свежее манту:
"Зачем-то заставляют уколоться.
Таков закон - приходится мириться".
В Пекин телеграфируют "мы тут!",
оттуда информируют "мы близко!"
На фронте в дефиците соль и чай,
но павших погребают в бочках чая.
В такой беде и наше божье чадо -
сыночек императора - канючит.
Планировать убийства сообща -
извечная методика колючих
имперцев с их раздутым самодурством.
Провинция разводит свой очаг
и топит напоследок сало с дустом.
Посредственных политиков полно,
как, в общем, и бездарных проституток.
Непрошенные гости поздним утром,
как правило, несут дурные вести.
Не каждый попадаюший в полон,
теряет в равновесии и в весе.
Живые здесь не могут наораться,
а мертвые, вставая на поклон,
одалживают ямы новобранцам.
Типун на языке замедлил рост,
сп**дел прогноз погоды на неделю.
А в рупоры горланят: "Наше дело -
молиться императору - и только!"
У множества солдат хламидиоз
(нехватка баб рождает эту тонкость,
как впрочем и избыточность тех самых).
Борьба с нуждой начнётся с малых доз
довольно скоро, вроде как в тридцатом.
Провинция промозгла и рыжа.
прогнил и покосился чайный домик.
Наследник - ходит сплетня - чем-то болен,
а брак у императора распался,
но бабы обещают нарожать.
Весомый довод высосан из пальца,
мол, едущий всегда осилит пеших.
Империя не стоит ни гроша -
здесь рис дороже слёз осиротевших.
