22-я китайская центурия

С детства ворует иголки - вырастет, украдёт золото.

Китайская пословица

 

Провинция безбожно запила,

что в пьянстве увязают даже дети.

Итогу пресловутой долголетней

кампании по травле утопистов

предшествовала битва за коллапс.

"П**деть - гласит пословица - не п**дить!"

Китайский дуче, с удалью стратега,

завешивает в доме зеркала

вдруг обнаружив признаки старенья.

 

И брак у императора трещит,

и кажется, что все его не любят.

Сегодня он рассматривает в лупу

с больным восторгом линию здоровья

и шепчет оной пошлое "ты - щит!"

Народ в пустых желаниях задорен,

что жаждет совершенного капута.

Покуда у великих киснут щи,

здесь принято оплакивать капусту.

 

Министр публично рухнул с высоты

задравши презабавные тормашки.

Реестром переправленных товаров

кичатся представители таможни.

На выкрики "вы - варвары, скоты!",

чиновники ответствуют "нам можно!",

осуществляя сотни децимаций.

Ребёнок зарывается в цветы

и, плача, произносит "где ты мама?"

 

Правитель выпускает рыжий сноп

через ноздрины, всасывая люльку:

"Не все меня в империи не любят,

кому-то я доселе очень дорог".

Пытаясь истолковывать часть снов,

наш толкователь умер отчего-то.

Да, путь тотальной глупости был длинным:

убит смотритель солнечных часов

за неспособность встроить в них будильник.

 

Мы вскоре всей провинцией взгрустнём

о старых временах и старых дядьках.

В конечном счёте станем снаряжаться

в бессмысленно-предолгие походы.

Как сказано, назвал себя груздём -

карабкайся немедля на подводу,

(от неотвязно-жгучей допотопности)

где кто-то нацарапает гвоздём:

семейный долг растоптан долгом родине.

 

Один на всех походный календарь

растащится толпою на записки

для перспективных, хоть и очень близких,

вдов-однодневок, вдовушек со стажем.

Одна спокойно скажет "как летал!",

вторая прогнусавит "а состарься

я, дорогая, прежде, чем он умер..!?"

У длинной жизни принцип колеса:

она нас давит, но не четвертует.

 

Враги повсюду, сколь их не мутузь.

Здесь полководец, крикнувший "не в ногу!",

уже вчера начавший понемногу

свыкаться с трудной ролью полководца,

расчёсывает свежее манту:

"Зачем-то заставляют уколоться.

Таков закон - приходится мириться".

В Пекин телеграфируют "мы тут!",

оттуда информируют "мы близко!"

 

На фронте в дефиците соль и чай,

но павших погребают в бочках чая.

В такой беде и наше божье чадо -

сыночек императора - канючит.

Планировать убийства сообща -

извечная методика колючих

имперцев с их раздутым самодурством.

Провинция разводит свой очаг

и топит напоследок сало с дустом.

 

Посредственных политиков полно,

как, в общем, и бездарных проституток.

Непрошенные гости поздним утром,

как правило, несут дурные вести.

Не каждый попадаюший в полон,

теряет в равновесии и в весе.

Живые здесь не могут наораться,

а мертвые, вставая на поклон,

одалживают ямы новобранцам.

 

Типун на языке замедлил рост,

сп**дел прогноз погоды на неделю.

А в рупоры горланят: "Наше дело -

молиться императору - и только!"

У множества солдат хламидиоз

(нехватка баб рождает эту тонкость,

как впрочем и избыточность тех самых).

Борьба с нуждой начнётся с малых доз

довольно скоро, вроде как в тридцатом.

 

Провинция промозгла и рыжа.

прогнил и покосился чайный домик.

Наследник - ходит сплетня - чем-то болен,

а брак у императора распался,

но бабы обещают нарожать.

Весомый довод высосан из пальца,

мол, едущий всегда осилит пеших.

Империя не стоит ни гроша -

здесь рис дороже слёз осиротевших.