Заводной

Его внесли на мраморное ложе,

Был крайний день, сакральные часы,

Уже готовы для него весы,

Чтоб взвесить всё и оценить дороже.

 

Чтоб оценить всю чернь и белизну,

Чтоб вынуть всё и положить на чаши,

Все тайны тела, и узнать, что краше,

Что воспевать, а что отдать слепцу.

 

И подошёл безумец святотатный –

Творенье звёзд и замысел богов,

Был осквернить и возлюбить готов,

Весь этот Мир, на мраморе распятый.

 

Перчатки, скальпель, маска на лице –

Вот ассистенты тело обнажили,

А на лице глаза уже застыли –

Лежал венец на мраморном столе.

 

Казалось, он совсем ещё живой,

И не свершится в мире святотатство,

Он – мирозданье, и готов взорваться,

Как заводной, готов на вечный бой.

 

И Мир восстал, впопятную пошёл,

Мертвец вздохнул – и рухнули законы,

Вне красоты, и вне людей основы,

Из запределья грозный зверь пришёл.

 

Открыв глаза, он странно посмотрел,

На острый скальпель и из масок лица,

Он знал уже, что этот мир не снится,

Что он опять во все глаза прозрел.

 

Он встал – холодный, обнажённый, сильный,

Взгляд ледяной, пронзающий живых,

Лишь взмах руки – и смёл с пути иных,

И прочь пошёл, для всех живых постылый.

 

Он был не вскрыт, ничем не осквернён,

Он стал игрок, и вышел из театра,

Готов сыграть пришельца многократно.

Был человек. Презренно обнажён.