Любил ли душою я настежь?
Любил ли душою я настежь,
застёжки срывая с неё ж?
Возможно... О чём не поплачешь –
про то, чай, навзрыд не споёшь.
Свой лучший стишок не напишешь,
пока не сотрёшь сердце в кровь.
Хотя, всюду только и слышишь:
все зычно шумят: «ах, любовь!»,
себя спешно выдав кому-то,
ужимки черпнув из кино.
Сколь чувство сиё «абсолютно» –
воспето, оговорено.
А то! ведь с пещерного века
нет более знаковых дел,
чем, как подчинять человека,
будь страсть это, иль беспредел.
Тут, именно деторожденье –
единственно ценный инстинкт,
он, Виду сулит продолженье,
да просто – приятный реликт,
не худший краситель досуга,
когда уж совсем захандришь.
Но, в чём его архизаслуга?,
откуда, фурор и фетиш??
Чудесно-полезной химерой,
бывало, снабжал нас Господь:
нам шля испытание верой,
гордыню веля побороть.
Значенье Любви вечно Свято,
однако, вновь извращено,
то, в Сути – злодейски распято,
то, формой дотла сожжено!
Сражён я случившейся «новью».
Страшит передёрнутый «бренд».
А фразка: «займёмся любовью»,
с прицельностью на дивиденд!?
Затем, вдоволь всласть нагрешивши,
сонм дядь и унявшихся тёть,
охотно засядут за вирши,
дразня озабоченно плоть,
шаблонно вплетя «алый парус»,
надумавши «принцев», «принцесс».
Короче, сплошной мёртвый пафос
и пролежни ветхих словес.
Взгляд бросив на их «водевили»,
потянет спросить, не грубя:
«вы, точно, кого-то любили,
помимо, конечно, себя?»
Читаючи ту ахинею,
придёт Станиславский на ум.
Ни букве единой Не Верю!
Подлог. Болтовня наобум.
Где ж взять им намёк на усладу
для самости, в нынешнем Здесь?
Не молвить же чистую правду,
не с Истиной в «лирику» ж лезть!
…Поадресно, колкую строгость,
я, всё-таки укорочу.
Порой, сам впадая в нескромность,
излишнего наворочу.
Лишь, рано пока плющить точку
в амурных наскоках своих,
чтоб слёзно выдавливать строчку
на свеже-засушенный стих.
И, дабы избегнуть паденья
в топь ханжества, в ереси гнусь,
пойду, оживлю впечатленья,
на перед найду приключенья –
«вживую» в любую влюблюсь!
