Ля-ля бум-бум
Жил-был Анри Четвёртый,
Он славный был король...
песня из к/ф "Гусарская баллада"
Степанов прекрасно знает, что он точно умрёт,
природу-мать обмануть никак не получится.
Вариантов несколько, они давно ему известны.
Единственный вопрос в том, когда это случится?
А с датой смерти выходит пока что неувязочка.
Иные люди со страху начинают вытворять чудеса,
садиться на режим, на диеты, бегать по врачам,
но Степанов по собственному опыту знает о том,
что все успехи в похудении легко сводятся к нулю,
а нынешние врачи мало чем отличаются от шаманов.
Участковый врач в изумлении разводит руками.
Сангвиник Степанов, переживший лихие девяностые,
много лет заедавший стрессы жареной свининой,
запивавший водкой, коньяком и прочей мерзостью,
вполне себе жив, здоров, имеет цветущий вид,
хотя ведёт сидячий образ жизни, ненавидя сам себя.
Природа щедро одарила Степанова массой тела,
она готовила его к богатырским сражениям,
компенсируя потерю зрячести в малолетстве.
Но долгие шесть тюремных лет вышли ему боком,
причём даже не физически, а морально — за что?
Когда мужика в сорок лет вычёркивают из жизни,
то горечь его обиды успешно топится только в вине.
Пандемия добила Степанова вконец, заточив дома.
Год или два он глазел в окна, как мир сходит с ума.
Как ни пытался ковид, но извести Степанова не смог,
природный деревенский иммунитет одолеть трудно.
Став после приговора существом второго сорта,
к пятидесяти Степанов перестал выходить в люди,
осоциопатился и отчасти впал в мизантропию.
Дом, сын, дерево — житейские задачи выполнены.
Жить дальше скучно, всё предсказуемо, всё не ново.
Спасала Степанова только жадность до информации.
Много лет он денно и нощно серфил интернет,
скачивая всё, что попадается — книги, фильмы,
лекции, репортажи, документалку, и даже балет.
Переписку он не одобрял, комментировать не любил.
Одинокий пират, воспитанный во времена "асек".
Удалёнка стала решением всех его проблем,
в офисе про Степанова забыли, а стаж понемногу шёл.
Жена злилась — иди работай! А куда идти, зачем?
Её можно понять, их поколение приучено трудиться,
в их молодости мерилом работы считали усталость,
вот ещё занятие — читать книги да писать стишки!
Жизнь изменилась, кругом интернет-магазины,
привезёт курьер тебе всё, что захочется, знай плати.
Нет никакой нужды контачиться с согражданами.
Плохо другое — последние полгода мучает одышка,
в туалет и обратно Степанов бродит с палочкой,
бедным ногам тяжко таскать на себе этакую тушу,
приходится потреблять и коллаген, и обезболивающие.
Однако он питается скромно, помня правила диеты.
Сладкого не одобряет, но любит мясные блюда,
виски пьёт по совету старого московского терапевта,
для разжижения вязкости густой степановской крови.
Водку отвергает — жить без неё как-то спокойнее.
Долгими зимними ночами Степанов слушает себя.
Сердце ведёт себя как спущенное колесо в машине,
сбоит, проваливается на ухабах, слегка обмирает,
трепыхается в горле, как тот мяконький воробушек,
которого Степанов ещё пацаном сшиб из рогатки.
Вся эта напасть Степанову активно не нравится,
уж от сердца такой подлянки он никак не ожидал.
В принципе, помирать придётся в любом случае,
старость высушит кости, хрустнет шейка бедра,
сляжешь раз и навсегда в ожидании пневмонии.
Или развалит пополам инсульт, станешь овощем.
Кому нужны будут все эти гигабайты и закрома?
Кто станет разбираться в степановских черновиках?
Степанов садится в кровати, открывает окно в ночь,
через пару минут свежий воздух снимает одышку,
он засыпает сидя, завернувшись в одеяло.
Степанов давно привык довольствоваться малым,
дифференциация по модели "айфона" ему смешна.
Жизнь как бизнес — за пиком всегда идёт спад.
В принципе, он готов умирать, главное сделано,
дети выросли, книга написана, грехи совершены.
Остаётся жить в ожидании своевременного исхода,
желательно быстрого и малообременительного.
Рад бы уверовать в загробное, да не получается.
Что за цена той вере, если она не выстрадана?
Однако коварная смерть обожает сюрпризы,
ей непременно хочется налететь "нежданчиком",
как похмельный "кум" со "шмоном" в камере СИЗО —
тот обожал устроить переполох перед подъёмом,
в тот миг, когда арестанту снится самое сладкое.
Но старый лагерник Степанов дрыхнет вполглаза,
готовый в один момент подкинуться со "шконки",
чтобы нахально усмехнуться опешившему "вертухаю":
— Ну что, вась, пошли? — и с тюремным шиком
бодро топать налегке навстречу неизбежности.
Не ты, мол, меня, выводишь, а я тебя за собой веду...
А на исходе января приносят Степанову бумажку:
"Предлагаю Вам прибыть в военный комиссариат..."
Нет, не забыла Родина своего беспутного сына,
как же так, такое горе — да без Степанова?
Жена неистовствует, Степанов смотрится в зеркало,
бодро крутит усы на манер таможенника Верещагина,
шепчет смерти, исступлённо хихикающей за плечом:
— Что, зараза? Лучше, конечно, помучиться, да?!
