Когда был мечтатель, когда был поэт, чья тень виднелась в настоящем, только искра его сердца, озаряя сию минуту, могла осудить иного.

Его мир темен. Он лишен многого.

Все вокруг него мертво. Поэтому я не могу предсказать его завтрашний день. И, если хотите знать, у меня нет к нему претензий.

Тебе не кажется, что я никогда не имел этого в виду?

У меня к тебе и к себе тоже нет никаких претензий, потому что мы просто слышим звуки, мысленно излучаемые людьми, которых нет.

Когда был мечтатель, когда был персоной, звезды взирали на него и улыбались. Пугали или радовали — им было все равно.

Сегодня не каждый из нас может сказать, как смотрит на тебя далекий Сириус. Завтра может не быть нас самих.

Может никогда ничего не стать. Но в этот миг с нами по-прежнему то, чем мы были когда-то, не так ли?

Мне казалось, что надежды на поиски Потерянного Иерусалима никогда не заканчивается, но на самом деле всё кончилось давным-давно, ибо когда много лет назад моя ложа развалилась и я оказался в одиночестве, начался мой путь.

Когда был мечтатель, когда был действительно им, ночи были непроницаемо черны. Тогда под лунным светом сверкали тайны, но звезды не были нашими друзьями.

И я знаю, чего тебе будет не хватать больше всего, друг. Ты не захочешь оказаться среди звезд.

Когда я смотрю на мир сквозь завесу тайны, мои глаза слепит яркий свет. И еще они переполняются слезами. Я не хочу, чтобы ты увидела их. Не думай об этом, друг мой.

Наденьте его утром, и он не умрет. Он будет жить вечно. Это нельзя отнять. Оно в каждом из вас, верно? Марека был уверен, это так.

За всё моё время я даже слишком многому научился. В этом небе нет звёзд. Всё, к чему я привык — это шум ветра.

На протяжении многих лет, многих тысячелетий душа моя открывалась только для шума ветра, его шороха, стрекотания насекомых, звонов бубнов и флейт. Мне не нужны были сны. Человеку с моей сущностью требуется темнота. Но, скажи, разве я мог в ней уснуть?

Если у тебя нет возможности сыграть свою роль перед своей смертью, у меня её просто нет. Твоя маска может висеть в темноте. Она никогда не была моим главным блюдом.

Я нашел кое-кого, кто дает тебе советы. На вид он слишком ничтожен и хрупок, но это хитрый ум, умеющий видеть мир. У него есть мысли.

Не уклоняется от того, что она дает С помощью его языка я могу говорить. Так пусть же он скажет и о тебе, мой друг. Ведь здесь мы союзники.

И ты можешь видеть это по тому, как она смотрит на тебя

И я иногда задаюсь вопросом, догадываешься ли ты, почему у неё такая нежная кожа и влажные глаза. Ты, должно быть, тоже задаешься этим вопросом.

Она действительно думает о тебе. Я ощущаю всё то, о чем она думает. И иногда мне кажется, что я чувствую это сам. Он мёртв. Теперь это и её маска. Я вижу, чему она теперь служит. Теперь сверхлюди мирты живут в двух мирах. Один, гораздо более хрупкий, чем первый – это жизнь в мифе. Дитя образ Кадмони, юной богине с востока, где плодородие невозможно без смерти. Её сердце свободно от страха, хотя её поцелуй охраняют стражи.