Ломкая элегия для ровного ясного создания

Кот Львовский

Будто бы бесплодным декорирован венком,

мир горбатый оглушён тяжёлым детским солнцем.

Прикорнул безбожный мой мирок.

Засыпает кот на тихом гладком стуле.

В духоте стальных бетонных скал

позабыли обезьяны

джунглей материнских лупанар.

Завершается ещё один виток безмозглый.

С чёрным грохотом летит

шар потасканной планеты

сквозь дрянной эфир и двери расписных веков,

а на шаре мы – отечества и отчества забыли.

Мы с тобою – словно люди на горе.

У горы, пожалуй, нет причины.

Горы, как прыщи мозолистой Земли,

мотивацией и разумом похвастаться не могут.

На бескрайней безоглядной лестнице твоей души

я нетерпеливо обретаюсь,

что-то незадачливо урчу себе под нос,

точно звероящер одинокий.

Я не знаю, ты ли мать времён,

как и то, за чьи гнилые интересы,

как цветы в мороз иль тихую жару,

мы с тобой погибнем.

Как лягушка, я бесславно шлёпнулся в говно,

но убил и придавил дурное, приземлившись.

Я пока лишь только гладкий выпускник,

хоть на горизонте и колбасится тридцатник.

Я причудливый осколок пустоты.

Впереди я вижу лишь путей осколки.

Мне желают неудачи пресвятые города,

где вовек не окажусь я.

Сбросив с тела скарб и скальп, с ума – гранит,

заповедный кот уснёт на тихом небе,

ведь когда-то позовут гигантские огни меня.

Будут черви грызть меня в могиле.

Ты же станешь матерью миров и душ –

плотной, в солнечной усталой камилавке,

но не сможешь позабыть игру горячих влажных поз,

заколдованных тяжёлым солнцем.