ОДНОКУРСНИКАМ

ОДНОКУРСНИКАМ
ПОСЛАНИЯ ОДНОКУРСНИКАМ
 
ШУТЛИВОЕ ПОСЛАНИЕ
ШМАКОВУ И ЛУЦАЮ
 
Ах, Шмаков, Шмаков! Всем на диво
Вдали от наших древних скал
У Луцая, то бишь Комдива,*
Ты Юркой, то бишь Петькой стал.
 
И говорят, совсем не хмуро
Вы, отложив свои клинки,
Сидите около Амура
И водку пьёте из реки.
 
И говорят, в минуты эти,
Когда шмакуете питьё,
Вам дела нету до Исети,
До загрязнения ее.
 
А было время – каждый кустик
Вам дорог был у здешних вод,
Поскольку выпить рюмку пустит
И от милиции спасёт.
 
Поскольку более, чем кушать,
Под равномерный плеск винца
Любили вы с улыбкой слушать
И Косинга, и Чепанца.**
 
Но чтобы руки не ослабли,
Здесь, на исетском берегу,
Вы, мудрые, точили сабли
Назло надменном врагу.
 
Чтобы сплетенья вражьих планов
Разбить ударами клинков...
И слёзы лили Чичиланов
И лучший друг его Трошков...***
 
И вот, забыв про эти годы,
Вы – нам сказали – без забот,
Там, где Амур, простите, воды
Сорокоградусно несет.
 
Ах, Шмаков, Шмаков! Так ли это?
А может, это не всерьёз?
Хотя меж нами полпланеты,
Ты нам ответь на наш вопрос!
 
И напиши, – чтоб чёртов ворог
Не очень сильно был бы рад, –
Что Юрке-Петьке только сорок,
А не отпетых пятьдесят.
 
И что Комдив – пиши нам – в силе,
И если надо, то Луцай
Пройдет с тобою пол-России,
Чтоб повидать уральский край.****
 
Чтоб, как положено на свете,
Шмакуя крепкое питьё,
Поговорить за жизнь Исети,
За очищение ее.
 
29.12.82 г., полдень
 
* Комдив – Вася Иваныч Луцай.
** Наши боевые сподвижники.
*** Ясное дело, преподаватели УрГУ.
**** Уже не поведают; земная жизнь моих друзей оборвалась.
 
ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ ЛЕТ
(Однокурсникам)
 
Года и вас не пощадили,
Друзья старинные мои,
Ни ради нашей славной были,
Ни ради дружбы и любви.
 
По виду мы давно мужчины,
Витые вены на руках,
На лицах шрамы и морщины,
Сверкает проседь на висках.
 
И хоть в душе мы вроде те же,
Но, подмечаю вновь и вновь,
По мелочам смеемся реже
И всё серьёзней хмурим бровь.
 
И вот сидим в беседах светских,
И я, поющий этот миг,
И ты, создатель книжек детских,
И ты, издатель взрослых книг.*
 
– А как жена? Работа? Дети?
А сколько книжек сдал в печать? –
Еще на все вопросы эти
Мы долго будем отвечать.
 
И часто будем удивляться,
Вставляя реплики в ответ,
Ведь пролетело хоть не двадцать,
А всё же целых десять лет –
 
С тех пор, как мы по воле вуза
От наших споров прямо в жизнь
По разным уголкам Союза,
Не зная жизни, разбрелись.
 
Каким насмешливым весельем
Дышали наши письмена
О разных случаях, о семьях,
О том, чем жизнь была полна.
 
Но угасали искры пыла
В потоке суетливых дней.
Всё меньше писем приходило.
И всё короче. Всё скромней.
 
И в тех ответах долголетних,
Где лишь заботы и дела,
Всё ощутимей и заметней
Серьёзность взрослая была.
 
И вот сидим в кругу, мужчины,
Витые вены на руках,
На лицах шрамы и морщины,
Сквозная проседь на висках.
 
Сидим, молчим в раздумьях поздних –
И есть вина, и нет вины.
И биографий наших розных
Нам продолжения ясны.
 
Но тихо детских книг создатель
Сказал: «А помните, друзья...»,
И поддержал его издатель,
А за издателем – и я.
 
И вот мелькают друг за другом
Десятки сцен из той дали,
Когда владели мы досугом,
Как королевством короли.
 
И уж не нынешний, а дальний,
Как будто я сейчас сижу
И о поэзии глобальный
Я спор давнишний завожу.
 
Я говорю: «Позволь, приятель!»,
Стаканом выпитым звеня.
И славный будущий издатель
С издёвкой смотрит на меня...
 
И я бы в эту чертовщину
Поверил – в пух ее и в прах,
Когда б не шрамы и морщины,
Когда б не проседь на висках.
 
14-15.08.81 г., день
 
БОРИСУ КОСИНСКОМУ
В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
 
Не успел в Москве и Минске
Отгреметь в тот год салют,
Как, увидев свет, Косинский
Огласил запевкой люд.
 
А поскольку перепонки
Поприглохли у людей,
Голосил он дюже звонко –
Всею моченькой своей.
 
Потому и был услышан,
Говорят, на весь Союз*.
Потому и в люди вышел
И теперь не дует в ус.
 
Потому и гнутся в пояс
И Отец и Зам Его**,
Лишь услышат дальний голос***
Сослуживца своего.
 
И, наверно, потому-то
Так привык он громко жить...
После грохота салюта
Очень трудно тихим быть.
 
11.05.82 г., вечер
 
* Весь Союз не услышал, а вот в Екатеринбургской епархии, с ее телеканалом «Союз», услышали и приняли на должность пресс-секретаря.
** Имеются в виду редактор молодежки и его заместитель.
*** Голос Бориса всегда отличался чёткостью и звонкостью.
 
 
ОДНОКУРСНИКАМ
 
Как скучно, милые друзья,
Привыкнув к ноше бытия,
Идти шажком дорогой гладкой
И о былом вздыхать украдкой...
Иной судьбы хотел бы я.
 
Хочу, чтоб сыпал надо мной
Искристый дождик проливной.
Хочу, чтоб снежные метели,
Пересыпая путь, свистели,
И ледоход шумел весной.
 
Хочу изведать жизнь сполна –
И горечь слез, и хмель вина,
И ясность трезвости лукавой,
А если слава, то и славы, –
Не будет лишнею она.
 
 
ИРИНЕ МЕЗЕНЦЕВОЙ
 
О, славный случай идеальный!
И я, и вся моя семья
Живем в гостинице «Центральной»,
Почти в соседстве от Кремля.
 
Благодаря твоей сноровке
Мы пьём московское ситро,
А также ходим по Петровке
До ближней станции метро.
 
Благодаря тебе, Ирина,
Твоей уловке волевой
В глазах пускай хотя бы сына
Москва останется Москвой.
 
Так выпьем, что ли, газировки
(Вину я стал не друг, а враг)
За тайный смысл командировки
И силу фирменных бумаг!
 
 
ДРУЗЬЯМ С ЖУРФАКА
 
Ты смотри, полнота одолела.
А давно ли в карманах моих
Даже мелочь и та не звенела,
Хоть бери да отпарывай их.
 
Я, наверное, так бы и сделал,
Отпорол бы, и был бы таков,
Если б только рукой неумелой
Я в карманы не прятал стихов.
 
Второпях, между делом, украдкой,
Чтоб не знали об этом друзья,
На листы лекционной тетрадки
Те стихи переписывал я.
 
А под вечер, с тоскою в печёнках
От голодных желудков пустых
Шли мы в гости к соседским девчонкам
На картошку хрустящую их.
 
С пылу, с жару, в большой сковородке,
Как заморское яство вкусна,
Просто так – без селёдки и водки,
В полминуты съедалась она.
 
А потом под гитару мы пели
За пустым погрустневшим столом.
И поевшие – есть мы хотели,
Но старались не думать о том.
 
И румянилась даль заревая,
И кричали вовсю петухи...
А потом мы бежали к трамваю,
И копились в тетрадке стихи...