Гарем
Падишах умирал. Пелена затянула глаза.
На коврах и шелках остывало холёное тело.
По небритой щеке одиноко катилась слеза.
Пел молитву имам и султанши рыдали несмело.
Совещались пашИ. Суетились врачи-лекаря.
Но Всевышний был глух и гасил огонёчек надежды.
Дрожь по телу прошла, но глаза приоткрылись, горя.
И к султану визирь наклонился, целуя одежды.
Перекошенным ртом, непослушным уже языком
прошептал тот ему свою волю под кашель зловещий.
Что последнюю ночь перед вечным, божественным сном
проведёт он в гареме у нежных и любящих женщин.
Свои лучшие дни, свою первую в жизни любовь
он обрёл там, в раю, среди ласки, текущей рекою.
Вёл ли в бой янычар, проливал ли потоками кровь,
его сердце рвалось в эти стены тепла и покоя.
Ах, восточный гарем! Благовоний густой аромат…
Здесь уходит печаль, остывают тревоги и муки.
Песни, танцы, стихи тут волшебно и тихо искрят.
И приносят душе красоту, и целебные звуки.
Падишаха внесли. И покинула свита гарем.
Он единственный здесь и хозяин, и просто мужчина.
Крикнул евнух «дустум!» и согнулись полтыщи колен.
Ведь султан – это Бог и единая счастья причина.
Ярко свечи зажглись. Запылали камины огнём.
В кубки льётся вино. Все кадила дымАми курЯтся.
И в гареме ночном стало шумно и людно, как днём.
По столам и коврам чудо запахи пряно струятся.
В центре зала султан на подушках из алой парчи.
Всем составом гарем в торжестве принимает участье.
Начинается пир. Это – праздник последней ночИ.
Неземной карнавал. Это – оргия Высшего Счастья.
На столе дикий мёд и миндаль, и фисташки горой.
Яйца горных козлов, запечённые в коже змеиной.
Мускус, устрицы, мидии, вазочки с чёрной икрой.
А в пиалах арак и наливка из чёрной малины.
Заиграла джурА, зазвенели тамбуры в руках.
Гулко стукнул давУл и цимбАлы запели протяжно.
Танцовщицы встают и браслеты звенят на ногах.
Начинают плясать грациозно, неспешно, вальяжно.
Повелитель ожИл. Раскурил ароматный кальян.
Боль-улыбка пришла на его посиневшие губы.
И приблизились женщины. Сняли тюрбан и кафтан.
Зазвучали, чуть слышно, густые, далёкие трубы.
И одна за другой, будто немощь решив побороть,
прижимались они к Повелителю снова и снова.
Целовали, ласкали, бодрили увядшую плоть.
И проснулся у старого мужа прибор казановы!
Хазнадар в гуще тел прикрывала накидкой Коран.
По гарему плыл стон, секси-звуки, глухие рыданья.
И свершился фурор! И в экстазе забился султан!
Задрожал, захрипел и к Аллаху пошёл на свиданье...
На коврах и шелках остывало холёное тело.
По небритой щеке одиноко катилась слеза.
Пел молитву имам и султанши рыдали несмело.
Совещались пашИ. Суетились врачи-лекаря.
Но Всевышний был глух и гасил огонёчек надежды.
Дрожь по телу прошла, но глаза приоткрылись, горя.
И к султану визирь наклонился, целуя одежды.
Перекошенным ртом, непослушным уже языком
прошептал тот ему свою волю под кашель зловещий.
Что последнюю ночь перед вечным, божественным сном
проведёт он в гареме у нежных и любящих женщин.
Свои лучшие дни, свою первую в жизни любовь
он обрёл там, в раю, среди ласки, текущей рекою.
Вёл ли в бой янычар, проливал ли потоками кровь,
его сердце рвалось в эти стены тепла и покоя.
Ах, восточный гарем! Благовоний густой аромат…
Здесь уходит печаль, остывают тревоги и муки.
Песни, танцы, стихи тут волшебно и тихо искрят.
И приносят душе красоту, и целебные звуки.
Падишаха внесли. И покинула свита гарем.
Он единственный здесь и хозяин, и просто мужчина.
Крикнул евнух «дустум!» и согнулись полтыщи колен.
Ведь султан – это Бог и единая счастья причина.
Ярко свечи зажглись. Запылали камины огнём.
В кубки льётся вино. Все кадила дымАми курЯтся.
И в гареме ночном стало шумно и людно, как днём.
По столам и коврам чудо запахи пряно струятся.
В центре зала султан на подушках из алой парчи.
Всем составом гарем в торжестве принимает участье.
Начинается пир. Это – праздник последней ночИ.
Неземной карнавал. Это – оргия Высшего Счастья.
На столе дикий мёд и миндаль, и фисташки горой.
Яйца горных козлов, запечённые в коже змеиной.
Мускус, устрицы, мидии, вазочки с чёрной икрой.
А в пиалах арак и наливка из чёрной малины.
Заиграла джурА, зазвенели тамбуры в руках.
Гулко стукнул давУл и цимбАлы запели протяжно.
Танцовщицы встают и браслеты звенят на ногах.
Начинают плясать грациозно, неспешно, вальяжно.
Повелитель ожИл. Раскурил ароматный кальян.
Боль-улыбка пришла на его посиневшие губы.
И приблизились женщины. Сняли тюрбан и кафтан.
Зазвучали, чуть слышно, густые, далёкие трубы.
И одна за другой, будто немощь решив побороть,
прижимались они к Повелителю снова и снова.
Целовали, ласкали, бодрили увядшую плоть.
И проснулся у старого мужа прибор казановы!
Хазнадар в гуще тел прикрывала накидкой Коран.
По гарему плыл стон, секси-звуки, глухие рыданья.
И свершился фурор! И в экстазе забился султан!
Задрожал, захрипел и к Аллаху пошёл на свиданье...
