С подслеповатым и колючим...
* * *
С подслеповатым и колючим
Лицом проходит мимо кот.
Привык он дома к трубам жгучим,
Из коих вечно пар идет.
Слипаются глаза от влаги,
И кислой делается шерсть,
И кот на вид лишен отваги,
Однако в нем отвага есть.
Отвага в том, чтоб жить в подвале,
Где комары буравят тьму,
Когда твоих друзей забрали
Уже давно на шаурму.
На шаурму и ты подходишь,
И это вызывает жуть,
И все же ты на свет выходишь,
Чтоб подхарчиться где-нибудь.
А там юнец розоволицый
Беляш с кошатиною жрет
И говорит своей девице:
«Смотри, какой трусливый кот».
* * *
Знаю я: эта дева – лиса,
Ведь не зря она ходит в мехах
И внушает улыбкой своей
Всем прохожим почтительный страх.
Охраняют ее мертвяки
В «мерседесе», а главный мертвяк
Посещает ее на дому
И приносит ей множество благ.
Помню: как-то в Россию пришел
Некто Ленин, калмыцкий даос,
И его заклинанья, как дым,
Злобным лисам ударили в нос.
Лисы бросились к морю, на юг,
И уплыли, оставив дымки́;
Заклинаний могучих боясь,
В грунт вбуравились все мертвяки.
Но заклятие кончилось – и
Снова правят лиса с мертвецом,
И глазами ищу я в толпе
Человека с калмыцким лицом.
* * *
Кто-то во дворе заводит рэп
И, должно быть, пляшет под него,
Я же Лессинга читаю, – он
Скучноват, но это ничего.
Лучше Лессинг и «Лаокоон»,
Чем кривлянье скудоумных стад.
Я читаю – и меня мечта
Ввысь возносит, как аэростат,
В белый город, где буржуев нет,
Нагло продюсирующих рэп,
В город, где гармония нужна
Человеку, как насущный хлеб,
В город, где гармонии достичь
Могут все, хоть с Лессингом, хоть без,
Ведь топочущие дураки
Все давно попа́дали с небес
И упали в мой несчастный двор,
Где и гавкают наперебой,
И внимают им издалека
Буржуа, довольные собой.
