Мелодии чёрных и белых ночей
Аудиозапись
(попурри на подборку стихов «Мелодии города Питера»)
«Что за город – такой»? - Если спросит смотритель,
Красотой, поражённый,
пусть, даже, старик,
Он услышит ответ: «Это, деточка, Питер,
Что фасадно – изящен, но жуткий – внутри».
Город - вымерзших душ, фонарей, вереницей
Обозначивших, улиц, змеиный клубок,
Не теряет амбиций имперской столицы,
Где-то здесь: в толчее, затерявшийся Бог,
Вместо храма нырнёт, непременно, в подвальчик,
Где, хмельных голосов – несмолкаемый гул,
Кто-то крикнет ему: «Это – Питер, мой мальчик»!
И укажет кивком на расшатанный стул.
По богемному здесь процветает небритость,
Про небесную сущность не стоит орать,
Захохочут беззубо, в ответ: «Да, иди, ты:
Много взял на себя, мог бы: проще, соврать».
Не стихают стихи, хриповато и гулко,
Прорезая табачно-язвительный дух,
А потом, побредут, по ночным переулкам
Эти псевдо-поэты,
сквозь марево-мух:
Белых-белых и липких, холодных и мокрых,
К пустоте коммунальных, вонючих квартир,
Слава-Богу: кресты, из бумаги, на стёклах,
Не пугают, уже, забывающий, мир,
О последней войне, где, в блокадные зимы,
Смерть казалась родной, от нехватки еды,
Это, деточка – Питер: мой город – любимый,
Здесь, дожить: довелось, до волос, мне, седых,
Побывав в двух веках, при правленьях различных,
Знаю: спросишь меня: «Ну, а ты – кто таков»?
Я с усмешкой отвечу: «Петербуржец – типичный,
Или нет: ленинградец…),
…понять, нелегко,
Мне и впрямь, самому:
…настоящее, с прошлым,
Постоянно вступает в безудержный спор,
И холодная вьюга гогочет истошно,
И какой-то студент, под шинелью, топор
Затаив,
в чью-то дверь, воровато, стучится,
Чтоб седины, старухи, в крови искупать,
В этом в городе, бывшем, когда-то, столицей,
Но… семнадцатый год и народа – толпа,
В красный цвет облачась, новой эры начало
Объявила,
и вновь – объявленье начал,
Лишь бы, сердце, поэтово, не подкачало,
Лишь бы справку, жена, получив от врача,
На смотрителя, зло, посмотрев не взревела,
На дурацкий вопрос: «Что за город – такой»?
- «Отвали, ротозей: не твоё, это – дело»,
Здесь становится, часто, дышать нелегко
Позабывшим про лето, в обилие строчек,
Ежедневно рождаемых, вдруг и не вдруг,
Небылицею кажутся белые ночи,
Затерявшимся в бешенстве питерских вьюг.
Здесь, блаженных старух, называют святыми,
На погосте, молясь, у церковной стены,
Ведь, куда: сладкозвучнее – женское имя,
Чем плеяда имён управленцев страны.
Но с политикой ушлой придётся смиряться,
Даже, если властитель – последний прохвост,
Это, деточка, Питер и пылью клубятся:
То ли прах, то ль осколки раздробленных звёзд,
Из под ржавых подковок крылатого чёрта,
Что незваным, всегда, пробирается в стих,
Здесь, чистилище – самого: высшего сорта,
Этот город сжирает младенцев своих.
Отзвучат голоса богомольного хора,
Снимет «батюшка» рясу, оставшись в трусах,
И закрестится,
…вдруг, услыхав за узором,
На замёрзшем стекле, темноты – голоса.
Точку, ставить бы: нужно, но я, многоточьем,
Ускоряю тяжёлую поступь часов,
Точно зная: в июньские, белые ночи,
Над Невой запылает букет-парусов.
И копыта, чертей, превращаются в пятки,
И седую щетину сбривает поэт,
Многоточье, в его: пожелтевшей тетрадке,
После сумерек-ночи, предвещает рассвет,
Постучавшись в окошко сиреневой веткой,
… «Что – за город: такой»?
Как всегда, на вопрос,
Отвечаю привычною фразою: «Детка,
Это – Питер:
мой – город,
знакомый до слёз. 25.04.2012г.
«Что за город – такой»? - Если спросит смотритель,
Красотой, поражённый,
пусть, даже, старик,
Он услышит ответ: «Это, деточка, Питер,
Что фасадно – изящен, но жуткий – внутри».
Город - вымерзших душ, фонарей, вереницей
Обозначивших, улиц, змеиный клубок,
Не теряет амбиций имперской столицы,
Где-то здесь: в толчее, затерявшийся Бог,
Вместо храма нырнёт, непременно, в подвальчик,
Где, хмельных голосов – несмолкаемый гул,
Кто-то крикнет ему: «Это – Питер, мой мальчик»!
И укажет кивком на расшатанный стул.
По богемному здесь процветает небритость,
Про небесную сущность не стоит орать,
Захохочут беззубо, в ответ: «Да, иди, ты:
Много взял на себя, мог бы: проще, соврать».
Не стихают стихи, хриповато и гулко,
Прорезая табачно-язвительный дух,
А потом, побредут, по ночным переулкам
Эти псевдо-поэты,
сквозь марево-мух:
Белых-белых и липких, холодных и мокрых,
К пустоте коммунальных, вонючих квартир,
Слава-Богу: кресты, из бумаги, на стёклах,
Не пугают, уже, забывающий, мир,
О последней войне, где, в блокадные зимы,
Смерть казалась родной, от нехватки еды,
Это, деточка – Питер: мой город – любимый,
Здесь, дожить: довелось, до волос, мне, седых,
Побывав в двух веках, при правленьях различных,
Знаю: спросишь меня: «Ну, а ты – кто таков»?
Я с усмешкой отвечу: «Петербуржец – типичный,
Или нет: ленинградец…),
…понять, нелегко,
Мне и впрямь, самому:
…настоящее, с прошлым,
Постоянно вступает в безудержный спор,
И холодная вьюга гогочет истошно,
И какой-то студент, под шинелью, топор
Затаив,
в чью-то дверь, воровато, стучится,
Чтоб седины, старухи, в крови искупать,
В этом в городе, бывшем, когда-то, столицей,
Но… семнадцатый год и народа – толпа,
В красный цвет облачась, новой эры начало
Объявила,
и вновь – объявленье начал,
Лишь бы, сердце, поэтово, не подкачало,
Лишь бы справку, жена, получив от врача,
На смотрителя, зло, посмотрев не взревела,
На дурацкий вопрос: «Что за город – такой»?
- «Отвали, ротозей: не твоё, это – дело»,
Здесь становится, часто, дышать нелегко
Позабывшим про лето, в обилие строчек,
Ежедневно рождаемых, вдруг и не вдруг,
Небылицею кажутся белые ночи,
Затерявшимся в бешенстве питерских вьюг.
Здесь, блаженных старух, называют святыми,
На погосте, молясь, у церковной стены,
Ведь, куда: сладкозвучнее – женское имя,
Чем плеяда имён управленцев страны.
Но с политикой ушлой придётся смиряться,
Даже, если властитель – последний прохвост,
Это, деточка, Питер и пылью клубятся:
То ли прах, то ль осколки раздробленных звёзд,
Из под ржавых подковок крылатого чёрта,
Что незваным, всегда, пробирается в стих,
Здесь, чистилище – самого: высшего сорта,
Этот город сжирает младенцев своих.
Отзвучат голоса богомольного хора,
Снимет «батюшка» рясу, оставшись в трусах,
И закрестится,
…вдруг, услыхав за узором,
На замёрзшем стекле, темноты – голоса.
Точку, ставить бы: нужно, но я, многоточьем,
Ускоряю тяжёлую поступь часов,
Точно зная: в июньские, белые ночи,
Над Невой запылает букет-парусов.
И копыта, чертей, превращаются в пятки,
И седую щетину сбривает поэт,
Многоточье, в его: пожелтевшей тетрадке,
После сумерек-ночи, предвещает рассвет,
Постучавшись в окошко сиреневой веткой,
… «Что – за город: такой»?
Как всегда, на вопрос,
Отвечаю привычною фразою: «Детка,
Это – Питер:
мой – город,
знакомый до слёз. 25.04.2012г.
