Триптих «Дети войны»
В тыл
Две женщины брели из города большого
От взрывов и огня, сбивая ноги в кровь.
И было у одной — лишь узелок и слово,
А у другой внутри — ребёнок и любовь.
В далёкие края однажды уезжали,
Вернулись на места знакомые взглянуть.
Но видно невпопад — захлопнулись скрижали.
Надеялись на мир — попали на войну.
Забвенье прошлых лет, увы, не летаргия,
Хоть память холодна, болюча и нема:
«Что ж делаете вы? Серёжки дорогие,
А хлебушка кусок с ладошку, очень мал!»
Бог видел их с высот. На облачной поляне
Прогуливался он. Спасибо. Уберёг.
«Ну да, теперь вот так…» — и мудрые селяне
Меняли горький хлеб на золото серёг.
Ах, лишь бы не с крестом летун маячил в небе
И колыбельной звук не превращался в крик,
Чтоб мать моя росла на этом горьком хлебе
И продвигалась в тыл. Пока ещё внутри.
Немецкое кладбище
Кольцовский сквер в Воронеже. Готическое кладбище
Для тех, кого не принято здесь поминать добром.
Всё было перекопано. Найти бы только клад ещё.
А если глубже двинуться — то запустить метро.
Запечатлела хроника руины и проплешины.
А что ещё от города оставить уходя?
В планшетах фотографии, как непокорных вешали.
На площади. С улыбкою. На длани у вождя.
Эффектность или зрелищность в ущерб рациональности?
Освободим для логики арийской пьедестал:
Ведь Ленин, хоть и бронзовый — другой национальности,
И всё-то в нём неправильно, зато цветной металл!
Заполнили фотографы минувшей чёрной славы лист —
Фамилии немецкие, понятные родным.
А Пётр на пару с Лениным в то время где-то плавились
И принимали облики, не свойственные им.
И что-то было дорого, а что-то было дёшево.
И говорила давеча о тех, кого уж нет,
Биологичка школьная: «Там черепа хорошие.
Вы принесите парочку. Нам нужно в кабинет».
Всюду жизнь
Красивые сталинки строили пленные!
Разбрасывать камни — потом собирать…
А дети советские, послевоенные,
Как прочие дети, любили играть.
У новых высоток с их светлым величием
И старых кирпичных обугленных стен
Без меры на качество или количество
Шёл ночью и днём натуральный обмен.
Оттуда — улыбку усталую вымучив
На фоне запавших щетинистых щёк —
То шарик с блестящей фольгой на резиночке,
То мелкий кораблик, то что-то ещё…
«Туда,— вспоминают дожившие бабушки,
Задетые крепко войны сквозняком, —
Мы часто таскали из дома оладушки
И в щели барака совали тайком».
