Толянова мина

Толян лежит животом на белом подоконнике,

поплёвывает с третьего этажа на асфальт,

жмурясь от ласкового весеннего солнышка.

Как не радоваться Толяну — остался жив,

вытащили его шахтёры луганские из ада,

не оставили злым врагам на растерзание.

 

Тридцать лет дураку — не работал толком,

учиться не захотел, родня богатая прокормит.

Каких только чудес не вытворяет Толян —

то снимет тайком с бабкиной карты денежку,

загуляет напропалую с такими же засранцами,

угонит и расколотит вдребезги чужую машину.

 

Всё Толяну сходит с рук, он дедов внук любимый,

а дед его большой начальник, всеми уважаемый,

Толян рано остался без отца, вырос при бабке —

молодая маманька устраивала личную жизнь,

ей ли до шкодного бестолкового мальца?

А старики внуков балуют, какое тут воспитание?

 

Как началась в феврале малопонятная операция,

военкомат объявил набор желающих повоевать.

Толян с дружком быстро смекнули — тема!

Сиди в окопе, стреляй из автомата, кричи "ура",

и всё это удовольствие за сумасшедшие деньги,

плюс можно пошалить чутка по хатам брошенным...

 

Месяц торчали в дивизии недалеко от дома,

вспоминали устройство автомата, а больше пили,

курили весёлую траву, отрывались напоследок —

начальство не лезло, родаки привозили хавчик,

не жизнь, а разлюли-малина, обнаглели совсем,

начали даже вякать что-то поперёк командирам.

 

Протрезвели под Изюмом — дурь с водкой кончились,

кругом грязь и сырость, весна, по ночам холодрыга,

народ вокруг суровый, если что — лети на пинках,

денег не выдают, кормёжка без всяких трюфелей —

словом, наступила суровая армейская жизнь

со всеми вытекающими из неё последствиями.

 

В первом же бою струхнули новички не на шутку —

ни хрена не понятно, куда бежать, в кого стрелять,

зато кажется, что за каждым кустом злобный враг,

в каждом лесочке урчит танк с нацеленным стволом.

В общем, чувствуешь себя полным идиотом,

бегая по лесу с гранатомётной трубой под мышкой.

 

Сдуру чуть не попали в плен, заблудились вдвоём,

вылезли на полянку, а там стоит такой же парень,

вроде говорит по-русски, но автомата не опускает,

а вот улыбается почему-то как-то нехорошо —

спасибо своим, шуганули очередью шустряка,

тот с досады заматюкался и исчез, будто провалился.

 

Попали, как есть попали Толян со своим дружком —

ехали повеселиться, а веселья тут и близко нет,

через неделю дали наконец позвонить родным,

но предупредили — говорите, что вы в Беларуси,

мол, на машине возите что-то целыми сутками,

а куда — названия неизвестные, фиг поймёшь.

 

Наутро снова пошли "на дело", там всё и вышло —

шмальнул Толян из своей трубы, куда велели,

а тут с неба мины посыпались, да как давай рваться,

Толян удирать наладился, дружок следом бежит,

обернулся Толян — корчится друган, орёт матом,

у Толяна отчего-то нога онемела да вся в крови...

 

Ангелы бывают страшноваты с виду, оказывается.

Забросил чернолицый дядька Толяна на плечо,

зарычал и помчался прыжками куда-то через лес,

потом броня, боль, вонь солярки, госпиталь —

два осколка словил Толян, в бедро и в голень,

а вот дружку не повезло — оттяпали руку по локоть.

 

В тыловом госпитале Толяну скучно — денег нет,

кругом одни герои, представленные к наградам,

один раненого командира вынес с поля боя,

другой в одиночку десяток врагов положил —

Толян решил, что дома тоже наврёт чего-нибудь,

а то прямо неудобно — герой, а раны сзади.

 

Потом будет Чита, отправят в родной военкомат,

Толяна отпустят всего на три дня к деду с бабкой,

он будет на коленях умолять не отдавать его назад,

но контракт святое дело, придётся служить дальше,

с ужасом ожидая отправки обратно, на фронт —

но в армии тоже не дураки, труса видят сразу.

 

А пока что Толян висит на тёплом подоконнике,

слыша, как больной Иванов говорит соседу по палате:

— Может, не комиссуют? Как же теперь без меня?

Мне до сих пор по ночам снится — атакуют нас,

боекомплект на исходе, а я лежу трёхсотый и шепчу:

"Пацаны! Васька-прапор ящик под нары курканул!"

Они ни слышат ни черта, а я всё надрываюсь...

 

Настроение Толяна почему-то сразу портится,

внезапно вспыхивает ненависть ко всему на свете.

Он выпрашивает у сестры сотовый, звонит деду,

сочиняет историю — шлите денег на памперсы! —

предвкушая, как достанет водки и напьётся ночью.

 

Чтобы не вслушиваться до утра с ужасом в темноту

в постоянном ожидании трескучего разрыва

бесшумно подлетающей натовской мины.