Наваждение
В просторной комнате громко работал телевизор. Его звук раздражал. Не сам звук, а те слова, что из него неслись – истеричные, надрывные, не о чём. Павел не мог их понять, вычленить слова и морщился. Валентина, что сидела от его левой стороны рядышком, напротив, улыбалась и прихорашивалась. То чёлку поправит, то краешки глаз платочком потрогает. Он ничего не понимал. А потом… потом он увидел кровать, что стояла чуть поодаль от телевизора совсем рядом с Валентиной. На этой кровати, укрывшись бамбуковым пледом, лежал моложавый мужчина. Руки и голова были не покрыты. Одной рукой он тянул к себе Валентину, а другая тянулась к телевизору. Небольшая голова на подушке запомнилась Павлу только коротким чубчиком. Что с ним случилось в тот момент? Он поднялся с качающегося стула и попытался вцепиться в этот чубчик. Рука проскальзывала и не могла ухватить. Валентина обняла, припала к спине и что-то говорила, но он не слышал. Он видел перед собой улыбающееся наглое лицо человека, которого он увидел впервые и которого ему захотелось теперь убить. Руки перестали ловить чуб и впились в горло. Он пытался душить этого незнакомого, наглого, неприятного ему мужчину. А тот смеялся Павлу в лицо, заглушая телевизор. Валентина припадала к спине и гладила мужа…
* * *
Он открыл глаза. Проснулся. Понял, что это был сон… «Или… нет? – это был сон!» – убеждал он сам себя! Павел спал у стенки, у настенного ковра, к которому теперь и прижимался, к его колючей шерстяной щетине. Валентины, что спала всегда с краю, рядом не было. Зато из кухни доносились приятные запахи выпечки с корицей. Павел чуть успокоился и посмотрел в окно. В городе и на всей планете (точнее во всей Стране) царил сентябрь и осень во всю предъявляла свои права. В окна второго этажа заглядывал пожелтевший клён, а рядом с ним пестрела и зеленью, и золотом берёзка. За ними, ближе к тротуару, горела спелыми гроздьями рябина. Павел потянул носом запах корицы с выпечкой и успокоился.
Когда он вышел из ванной комнаты чисто выбритым и всё ещё мокрым после душа (Павел никогда не обтирался, а ждал, когда обсохнет), то, оставляя мокрые следы на крупной плитке в прихожей, поспешил на кухню. Едва переступив арку, разделяющую коридор и кухню, он смутился. Валентина была необыкновенно хороша этим утром. Шёлковый василькового цвета халат был чуть фривольно расстёгнут снизу на две пуговички и сверху на одну. Красивые ноги привлекали внимание, а чуть выше… просматривалось декольте и белоснежная грудь (прикрытая, конечно). Руки в столовых рукавичках выкладывали на стол горячую шарлотку, густо присыпанную корицей поверх яблочной начинки.
Воспоминания сна опять пронзили его сознание. «Она сегодня особенная, красивая, необычная. Что с ней происходит? Какой сегодня день? Вторник и нам надо спешить на работу. Или только мне надо спешить на работу?» - все эти вопросы роились в его голове, и он хмурился.
– Вот, захотела тебя порадовать с самого утра.
Валентина смотрела на него и улыбалась. Его Валентина, его Валечка, красивая, нарядная… но почему такая особенная?
– Ты бери вот этот кусочек побольше, а остальное я на работу отнесу.
«Ах вот оно что? На работу…» – Павел помрачнел и опустил глаза. Ему вдруг стало зябко и стыдно за свой полуобнажённый вид. Он повернулся к жене спиной и заспешил обратно в ванную комнату за большим банным полотенцем, а оттуда в комнату за одёжкой.
Через пять минут Паша вновь появился под аркой и сухо произнёс:
– Я опаздываю. Просили пораньше прийти. Отнеси весь пирог… на работу.
Развернулся и решительно направился к порогу. Запихнул ноги в ботинки, даже не воспользовавшись рожком, смяв задники, и захлопнул за собой дверь.
Валентина немного погрустнела. Не снимая перчаток подошла к кухонному окну, что выходило на подъезд и ждала своего Пашу, чтобы помахать ему на дорожку. Павел вышел, но впервые чуть ли за все годы не обернулся и не посмотрел в окно.
Валентина совсем расстроилась, скинула перчатки, нашла в выдвижном кухонном ящике фольгу и накрыла шарлотку.
Праздничное утро было окончательно испорчено.
* * *
Подстанция скорой помощи, где водителем работал Павел, располагалась напротив двух салонов, в которых любой состоятельный человек или обременённый непосильным кредитом авантюрист-простофиля мог приобрести новое авто на свой вкус, цвет и прихоти. Ничего этого Паше не нужно было. Старенький надёжный форд его вполне устраивал. На нём они ездили на дачу и возвращались домой. Валечка рядом – всегда тихая, спокойная. Никогда не позволяла себе вздремнуть даже если очень устала на участке. Она опасалась, что сонливость передастся мужу или просто думала, что держаться бодрой и приветливой это правильно.
«Валечка… Валечка… что же с тобой случилось? Или со мной? Тридцать лет вместе, детей подняли. Не помню, когда ссорились в последний раз. Валечка, за что?» – Паша терзал себя и не находил ответа.
Он поднял глаза на салоны через дорогу и увидел в прозрачных витринах новые автомобили – шкоды, Пежо, джипы и прочие октавии и КИА. Все новенькие, все блестящие. Молодые клерки в белых рубашках, все в галстучках, лакированные туфли на ногах. А он? Он простой шоферюга на скорой. Первое объяснение, что пришло ему в голову…
* * *
Вскоре поступил вызов. К нему подошли трое – хирург Нина, к которой у Паши было особенное расположение, «распутная» фельдшер Таня и высокий, чубатый веснушчатый санитар Гришка. «Чубатый…» – воспоминания ночного сна неприятно всплыли в сознании.
– Что случилось? На что вызов?
Это спросила Нина, открывая переднюю дверь напротив водительской. Она всегда предпочитала держаться ближе к Павлу.
– Кого-то между двух бамперов зажало.
Весело отозвался веснушчатый и залихватски отодвинул выдвижную боковую дверь перед Танечкой.
– Прошу Вас, мадам.
– Мерси.
– И я следом. Пристегните ко мне ремень, чтобы Вас, Танечка, не укачало на крутых виражах моих чувств.
Нина посмотрела на Павла. Она была сосредоточена. Павел почувствовал её, понял, что она уже пытается представить последствия события, сдержал себя и плавно тронулся.
* * *
Валентина оделась понаряднее: красивое, свободное, однотонное платье с чуть-чуть открытым вырезом на груди, чтобы была видна ниточка ожерелья из речного жемчуга (подарок мужа), серьги в ушах и золотой браслетик на правой руке вместо часиков. А часики ей были не нужны. Время можно посмотреть и в телефоне. В левой руке Валя несла круглую большую коробку из-под торта с упакованной внутри почти полной шарлоткой. Один кусочек она всё же оставила дома.
* * *
– Танечка, подлётное время пять минут. Если поторопимся, а Паша и Нина Григорьевна отвернутся, то мы завершим наш утренний флёр логичным продолжением в ещё стерильных условиях.
Веснушчатому было весело. Где-то там между двух бамперов прижало человека. Это где-то там, это случилось с незнакомым ему человеком, а Танечка рядом и такая отзывчивая.
– Нина Григорьевна сейчас попросит Павла Николаевича хорошенько вас поболтать на поворотах, чтобы руки держались за поручни, а не там, куда бесстыдство влечёт. Тихо мне там. Ни слова больше. Выгоню.
Нина Григорьевна уже подавала просьбу сменить в их экипаже и фельдшера, и санитара. Она была врачом, общая хирургия, первая помощь. Это служение, а не развлечение. Как она оказалась на подстанции – это отдельная женская история предательства и измены.
* * *
– Нина, это здесь.
– Вижу, Паша.
Она вышла из машины с чемоданчиком, тут же послышался звук открывающейся боковой дверцы и это пошлое: «Прошу Вас, мадам!». Павел не отвлекался. Он не спускал глаз с Нины Григорьевны. Вот она улыбнулась. У Паши отлегло. Значит всё не так плохо.
* * *
Они возвращались на подстанцию.
– Что там было, Нина Григорьевна?
– Испуг там был, Паша, испуг. На роликах между двух машин. Оба водителя с сердечным приступом, а он и вызвал нас. Хороший мальчишка. Не удрал на адреналине.
* * *
Они вернулись. Нина Григорьевна отдала короткую команду чубатому санитару Грише и фельдшеру Тане: «Полная дезинфекция. Подготовиться к новому вызову».
– Так мы же никого и не забирали. Зачем зря корячиться?
Веснушчатый попытался возразить, вертел головой и искал сочувствия и не находил. Павел достал средство и начал обрабатывать кабину. Начал с водительского, потом место Нины Григорьевны. Когда закончил, то закрыл двери и опять уставился в салоны через дорогу. Одного авто не хватало. «Взяли на тест-драйв» - промелькнуло в голове у Павла. Опять вспомнился сон, опять вспомнился халатик с призывно расстёгнутыми пуговичками. Эта шарлотка, густо посыпанная корицей. «Для кого всё это? Для кого? Ну, не для меня же. Это и ежу понятно!» - Паша накручивал себя и не умел остановиться.
Ревность. Он впервые испытывал это чувство. Прежде и не знал, что за ним такое может водиться. «А почему бы собственно и нет? Дети выросли, разъехались, живут самостоятельно. Мы не старые ещё, а Валечка – так и вовсе красавица… Красавица. Но почему он так нагло лежал в комнате и смеялся мне в лицо, а она и не прогоняла его, а когда я пытался схватить за чуб, когда душил его, то она меня пыталась отвлечь… Почему?» - он опять погружался в те необычные для него чувства и не хотел с ними расстаться. Он остро ощутил, что любит Валечку, что жить без неё не сможет. «Пусть. Значит я нехорош для неё. Что я – такое уж большое богатство? На день рождения подарок, да на восьмое марта и всё! Слова говорить не умею. Хоть раз ей признался, что люблю до сих пор, как мальчишка? Хоть раз просто так цветы принёс домой? А духи? Какие она любит? А кто их дарит? Духи… а кто?» - его внутренний раздрай достиг апогея. Он почувствовал запах духов. Он струился… из его автомобиля. Следом вернулся слух. Он услышал стоны, а теперь увидел, что скорая помощь мерно покачивается. Это переполнило чашу его душевного волнения.
* * *
– Паша! Паша, не надо! Отпусти его.
Нина Григорьевна положила обе руки на плечи, потом скользнула к локтям, от них к запястью. Павел обмяк и разжал хватку. Веснушчатый испуганно смотрел на них, а потом высвободился, выкатился в боковую дверь и закричал:
– Я тебя засужу. Ты в тюрьму пойдёшь. Нина Григорьевна, Вы, как врач, обязаны засвидетельствовать факт удушения. Таня, ты моя свидетельница. Он и тебя мог убить.
– Не мог. Я ничего не видела. Я задремала после вызова.
– Нина Григорьевна?
– Иди, Гриша, иди пиши.
– Заявление в полицию? Вы засвидетельствуете?
– Заявление пиши. На увольнение по собственному.
– Вы психи. Вы все психи. Только я и был среди вас нормальным человеком.
Гриша ушёл, чуть не плача.
* * *
– Что случилось, Паша?
– Нинуль, мне жена изменяет. Сегодня во сне увидел. А она такая цветущая.
– И?
– Торт утром испекла и на работу понесла. Сама нарядная, вырез до груди.
– А день то помнишь какой сегодня?
– Чего тут помнить – вторник! Тань, ну ведь вторник?
– Вторник, Павел Николаевич. Миленький, но не убивайтесь Вы так. Вас другая полюбит.
– Паша, ты в памяти своей немного поройся. Что с тобой и Валей было двадцать или тридцать лет назад? Событие какое?
– Да какое?! Или… точно. Сегодня, что - сентябрь? Семнадцатое? Да мы же встретились впервые семнадцатого сентября!
– Вот, Павел Николаевич, а Вы людей душить. А может он мне нравился. А хорошо, что чубчик короткий. Вы его хватали, хватали, а он выскальзывает.
– Эх, Танька. Ладно. Простите меня все. Нинуль, побегу я.
– Куда?
– К метро. Цветы покупать!
Среда, 14 сентября 2022 г.
