лето 2022

Изболясь прострелом под крестец,

поднимусь над клевером

и снова

оглянусь на Сиверский Донец

между Красной горкой

и пунцовой.

 

Там подсолнух стелется ничком

под небесным ухающим прессом.

И вращает жареным зрачком,

осыпая семечки в железо.

Там растет оборванная тень

от соседской яблони и вишни.

Мир ловил меня

и прилетел,

потому что спрятаться не вышло.

 

Потому что льется на восток

из протоков смерти семигрудой.

Льется так,

что из гнезда желток

некому и вылакать покуда.

 

***

Так хочеться на вулицю піти

з мигдальним ескімо під час сирени

о другій ночі і аж до п’яти.

 

Це сраний акмеїзм.

Це забаг навіжений

/не притаманний в кращому житті

ні мертвому -- в мені, ані живому/

лише затим, що відібрало мову.

І стукай хоч горохом до стіни.

 

Або вмикай крізь струм внутрішньовенний

над кожним руським містом, поіменно,

принаймні звуковий сигнал війни.

 

Такий,

щоб дві дурні каріатиди

спитали в двірника чи у сміття

«чо за хєрня?» --

Звичайна панахида.

Коли початок чуєш за життя.

 

***

Ой, суглинок, да кому он пухом,

или чернозем назло врагам.

Пьют сырую реку кверху брюхом,

у нее кисельны берега.

 

Был ли мальчик,

был ли хрен с усами,

кто-нибудь, шагающий вразброд.

Это серпень стал косой на камень

и сечет.

 

Был ли сыч с тувинскими глазами

в оренбургских вязаных чехлах.

Не косись на воду или камень

половиной темною чела.

 

Поднебеньем черным или синим

помолись сияющим песцам.

Половина вражеского сына

в мать, поди, а родинкой в отца.

 

***

Так коротаю полгода: лежать до шести.

Раненый тополь, стряхнувший песок как пехота,

не отрываясь от листьев, травой шелестит.

Я на часовник смотрю и сбиваюсь со счета --

сколько осталось до спаса, который работа,

до покрова и до неба.

Пехота, прости.

 

Раненый тополь до новой атаки дорос.

Страх распадается на турникет, купорос,

дымного пороха память, ордынское иго

с крестным его порождением -- русский ярлык.

Тополь не помнит,

единственный корень отвык,

а не единственный корень отсох по изгибу.

 

Тополь стоит, наполняясь сгустившимся соком

с марсова поля востока и юго-востока.

Каждая капля по имени, был бы язык.

 

Острый сорочий, подкожный язык муравьиный,

липкий собачий, гонимый отсюда взашей.

Выпрями сучья во имя отца или сына,

если пехота пригнулась в сыром блиндаже.