Я сегодня разбил вазу.

Китайскую и немного старую.

 

Ставил на шкаф коробку и зацепил.

Пока она летела, перед глазами промелькнуло несколько десятков лет.

Нет, ваза была не ценна сама по себе. Ценно было нечто, с ней связанное. Косвенно. Она была как-бы свидетелем оттуда, из канувшего прошлого, из другой жизни.

 

Когда пахло цветущей сакурой и ярко светило солнце, отражаясь искрами в зелёных глазах.

Когда МЫ весили меньше, чем Я сейчас, когда носили по очереди белые вельветовые джинсы.

Когда мир казался добрее, а счастье бесконечным.

 

Тогда я удивлялся, глядя на хмуро бредущие парочки — как можно ходить, не обнявшись? Или громко ругаться, выкрикивая обидные слова в любимое лицо. Заставлять плакать.

 

Казалось, что это просто невозможно, что у меня, со мной, в моей жизни всё будет иначе. Потому, что любовь переливала через край, мир был солнечным, а счастье всегда уютно размещалось под рукой.

 

Вот тогда, сидя на лавочке под цветущей сакурой, мы рассматривали диковинную, на то время, небольшую фарфоровую вазу. Китайскую. Купленную во время прогулки, где-то в комиссионке «за недорого», между корейской столовой на «Большой», где любили обедать студенты, и кинотеатром «Восход» на «Карламаркса».

 

«Где они сейчас, эти улицы, кинотеатры, столовые? Канули в Лету вместе с ушедшей юностью, страной, любовью, а теперь уже и вазой-памятью.»

 

Потом, когда солнечную юность сменила зрелость девяностых, ваза стояла рядом с «Маяком 233», слушала музыку и наблюдала. Разное наблюдала. Как оплывали идеалы и ценности, как корректировалось личное счастье. Её окружение быстро менялось — богатело, блистало хрусталём и мебельным лаком, дефицитной мебелью и крутыми обоями, щеголяло японскими надписями и достатком. Она уже не видела солнечного отблеска в зелёных глазах, но много чужих лиц. Довольных и не довольных. Последних было всё больше и больше. Потом первые и вовсе исчезли.

 

Потом был снег. Много снега. Всё время. И мало солнца, хрусталя, достатка, лиц, зато немного уюта. Но потом всё повторилось. Опять и опять. Неизменным оставался только снег.

 

Наконец и снег сменился на горячее солнце. Правда, оно всё так-же не искрилось зайчиками в зелёных глазах. Потому что о вазе забыли. Она спокойно наблюдала полную тишь в залитых солнцем комнатах, мирно покрывалась пылью. Изредка слышала голоса.

 

Теперь же она летела.

На мгновение даже показалось, что парила.

Но не долго.

Законы физики взяли своё. Она с облегчением выдохнула и освободилась сотнями осколков, запечатывая в каждом фрагмент чужой (уже) прожитой жизни.

 

Вот, пожалуй, и всё.

Осталось только вынести пакет с осколками.

И забыть.