Сильвия Плат - Мюнхенские манекены
Совершенство чудовищно, и не может иметь детей.
Холодное, словно дыханье снега, трамбует матку
Где тисовые деревья колышутся, как гидры,
Древо жизни и древо жизни
Высвобождая луны свои, месяц за месяцем,
бесцельно.
Поток крови – это поток любви,
Абсолютная жертва.
Что означает: никаких идолов, кроме меня
Меня и тебя.
Итак, в сернистой миловидности, в улыбках их
Сегодня ночью манекены, склонившись
В Мюнхене, морге между Парижем и Римом,
В своих мехах неприкрыты и голы,
Янтарные леденцы на серебряных палочках,
Несносные, бездушные.
Роняет снег свои частицы мрака,
Вокруг – никого. В отелях
Руки откроют двери, расставят
Обувь, чтоб лоск углями навести
В которую обуются завтра широкие ступни.
О, семейственность этих окон,
Детские кружева, зеленолистая кондитерская,
Тучные Немцы, дремают в своих бездонных Stolz.
И на крючках черные телефоны
Сверкают
Сверкая и переваривая
Безголосость. У снега нет голоса
Perfection is terrible, it cannot have children.
Cold as snow breath, it tamps the womb
Where the yew trees blow like hydras,
The tree of life and the tree of life
Unloosing their moons, month after month, to no purpouse.
The blood flood is the flood of love,
The absolute sacrifice.
It means: no more idols but me,
Me and you.
So, in their sulfur loveliness, in their smiles
These mannequins lean tonight
In Munich, morgue between Paris and Rome,
Naked and bald in their furs,
Orange lollies on silver sticks,
Intolerable, without minds.
The snow drops its pieces of darkness,
Nobody’s about. In the hotels
Hands will be opening doors and setting
Down shoes for a polish of carbon
Into which broad toes will go tomorrow.
O the domesticity of these windows,
The baby lace, the green-leaved confectionery,
The thick Germans slumbering in their bottomless Stolz.
And the black phones on hooks
Glittering
Glittering and digesting
Voicelessness. The snow has no voice
