Кузнецы и буржуи

За окнами холодный зимний вечер, крепчает мороз.

Степанов сидит за столом в своём новом кабинете,

наскоро переделанном из "процедурной" медпункта —

на двери ещё висит весьма двусмысленная табличка,

располагающая подчинённых к глупым шуткам.

 

Заводоуправление пришлось закрыть до лета,

отапливать его всё равно что бросать деньги на ветер,

три этажа с огромными залами и сталинскими потолками,

большими кабинетами для высокопоставленных персон,

в которых сидит всего-то два десятка человек.

 

Степанов отдал приказ всем переселяться в завод,

да чтоб никаких переделок или капитальных затрат —

сам он немедленно переезжает первым

в бывший лечебно-оздоровительный комплекс,

что сразу становится предметом всеобщего веселья.

 

Дверь открывается, но Степанов делает вид, что пишет.

Чёрные люди с длинными жилистыми руками

заходят в его директорский кабинет, рассаживаются,

осваиваются и начинают кашлять в огромные кулаки,

тихо переговариваться, разглядывать графики на стенах.

 

Наконец Степанов поднимает голову от бумаг,

с удивлением рассматривает лица пришедших —

мол, какого чёрта вас столько припёрлось и зачем,

поджимает губы и кивает заму по производству —

если все собрались, можно начинать сборище.

 

Неслыханное дело — он, новый директор завода,

соизволил принять работников кузнечного цеха,

того самого, куда бегут первым делом журналюги —

снимать раскалённые печи и жуткий грохот молота,

мерно придающего стальным заготовкам нужную форму.

 

Событие равнозначно встрече чертей из ада с Богом —

кузнецы народ прожаренный, их лица темны и дики,

разговаривают они громко, потому как давно оглохли,

не боятся ничего на свете и считают себя кастой —

в кузнецы берут далеко не всякого, решает бригада.

 

Неделю назад Степанову надоело терпеть бардак,

процветающий в кузнечном цехе — воровать воруйте,

но зачем же раскурочивать автоматы на тех самых печах,

где выполняется основной производственный план?

Повадились по ночам какие-то сволочи красть платы.

 

Работяги всё видят, но молчат или злобно хихикают —

начальство разберётся, купит новую плату для печи.

А медная плата мало того, что бешеных денег стоит,

так ещё и ехать за ней надо на другой конец страны.

Хорошо устроились — а зарплату нам вынь да положь.

 

Но Степанов — экономист, да ещё и Козерог по знаку.

Он разбил зарплату работников завода на две части,

одна треть — это голый тариф, а две трети — премия,

которую директор выплачивает по своему желанию.

Кузнецам объявлено — премии своей можете не ждать.

 

Те, конечно, поначалу сразу в крик — не имеете права!

Судиться будем, к царю пешком через всю Расею пойдём.

Степанов улыбается — попутного ветра в тухес вам, братцы!

У него большой опыт по части организации труда рабочих,

он начинал ещё при Советской власти, три завода прошёл.

 

Давеча тоже вот, решил прогуляться Степанов по цехам,

Зашёл к механикам, в пятый, а там весь народ в курилке,

в машинном зале работают всего-навсего два станка.

Почему так? А ему отвечают — мы-де спецы великие,

цену себе знаем, пусть новенькие болванки простые точат.

 

Ничего им Степанов не сказал, хмыкнул да утопал к себе,

но получили они расчётки и рты разинули от удивления —

работавшим в тот самый день выплачено вдвое больше,

а курившим да в домино игравшим — в два раза меньше.

А если кому не нравится что-то — вот вам Бог, а вот порог!

 

Пошли обиженные в профсоюзы да по юристам — те грустят,

смотрите-ка, какой директор хитрый у вас выискался,

всё у него по закону, нигде не подкопаешься — подкузьмил.

Не прошло и месяца, как на тебе, история с кузнецами —

а на голом тарифе без премии сидеть как-то не весело.

 

Что делать? Решили было кузнецы забастовать с горя,

а Степанов этому только рад — новую бригаду нанимает,

в городе рабочей силы избыток, инженеры всех научат.

Как с таким воевать? У него в колоде по девять тузов!

Делать нечего, надо идти как-то с ним договариваться…

 

Сидит Степанов и думает — пришло их человек двадцать,

а ну как вытащат сейчас из-за стола да врежут по сопатке?

Другой бы давно сдулся, но Степанов держится, играет,

варьирует голосом от крика до трагического шёпота —

завтра это всё пересказывать будут по всем кабинетам.

 

— Ша! Договоримся так, мужики, — говорит Степанов так,

что всем становится понятно — будет так, как скажет он.

А он излагает простое требование: — Уберите воров!

Не хочу знать, кто это и как вы с ними разговаривать будете,

но завтра в цеху их быть не должно, это всем понятно?

 

Просветлённые кузнецы начинают возбуждённо ругаться,

но Степанов встаёт из-за стола: — Хватит тут демократии!

Вы — пролетариат, гордость страны, лучшие люди завода!

А какая-то мразь дешёвая ваш коллектив говном мажет?

Либо уважать себя заставьте, либо говорить нам не о чем!

 

Люди встают, выходят, облегчённо переговариваясь.

 

Степанов знает, что поступает сейчас единственно верно —

его задача восстановить порядок и справедливость,

эти люди совсем как дети — просты, наивны и уязвимы,

никто, кроме него, не защитит их от беды или произвола.

Ворьё — враг, нет продукции — никакой зарплаты не будет.

 

Степанов хорошо помнит первые дни работы на заводе.

Тогда явился в кабинет к нему мелкий коммерсантик,

предложил копчёную рыбу в обмен на запчасти с «откатом» —

прежнее руководство не стеснялось обирать рабочих,

под зарплату разбирали всё, что ни привезут, втридорога.

 

Зарплату не выдавали деньгами уже месяцев восемь,

Степанов «откатом» побрезговал — он нищих не грабил,

рыбу отдали в заводской магазин в пять раз дешевле.

Шёл он домой вечером и слушал, улыбаясь, наивное:

— Эти, новые, охренели! Рыба дешевле стала… Или была?

 

Власть Степанова давно не радует, это ноша тяжкая,

мало ли какой человек тебе не нравится или ты ему —

в интересах дела можно всё перетерпеть и проглотить,

ни на минуту нельзя расслабиться и вожжи упустить,

позволить кому-то обмануть себя или насвоевольничать.

 

Наутро после беседы трое человек из бригады уволятся.

Не выйдут на работу, вот и всё — словно их и не было.

Деньги кузнецам Степанов всенепременно и честно вернёт.

Больше в кузнечном цехе никакого воровства не будет.

 

А когда Степанова через год неожиданно для всех арестуют,

кузнецы решат идти выручать молодого директора,

но главный коммунист и подстрекатель Фридман отсоветует:

— Вы за кого митингуете, он же буржуй недорезанный!

Я своими глазами его трёхэтажную яхту на Кипре видал!

 

А на суде через пару лет Фридман скажет странные слова,

которые останутся в протоколе, прозвучав как награда:

 

— Ваша честь! Вы наказывайте их всех, конечно, если надо.

Может, эти сволочи и вправду что-то ужасное совершили.

Но завод просит вернуть директора Степанова обратно,

потому что нам без него полная крышка теперь приходит…