Мирайя и Рамон (поэма)
Моему негасимому Лучику...
В края, где ничего не происходит,
Где все живут за тихой суетой,
Где солнце молча всходит и заходит,
Забрёл старик с седою бородой.
Кого искал в степи седой скиталец?..
Но подошёл он именно ко мне.
На сгорбленной спине висел
обвисший ранец,
Пустой бурдюк болтался на ремне.
Не помню: из простого уваженья,
Иль в силу любопытства своего, -
Я отчерпнул воды, следя за выраженьем
Лица седого путника того.
Он выглядел уставшим и сухим,
Сказал, что его имя – Пилигрим,
Что много в своей жизни повидал,
Скитаясь сотни лет и сотни зим.
Пока он еле внятно лепетал,
Я предложил присесть и дал поесть.
А Пилигрим изволил сказ прочесть,
Покашляв прежде, будто бы с похмелья:
«На свете, младец, две Стихии есть:
Блаженная Земля и Подземелье…»
Добавил Пилигрим, что он устал,
Но странно, что не он, а я уж засыпал…
Как сны невероятно невесомы, -
Так я парил во сне и видел там,
Что Души чьи-то Душами искомы,
Судьба грядёт за ними по пятам…
Попробуй всё забыть и загадай,-
Быть может, и Тебе Мечта приснится,
И в свете чудодейственных свершений
Уже не сможешь Ты остановиться…
Вернёмся же вперёд, довольно
отступлений.
Уж звёзды светят, и Луна
средь них резвится,
А в Царствии Подземном та же мгла:
Стихия Тьмы и нечисти бестельной,
Где мелкая угроза может стать
смертельной,
И не спасают стены из стекла.
Идёт Война. Её никто не начал,
И нет тиранов, ней руководящих,
Война, в которой каждый безоружен.
Воюют Тот, кто Свет даёт,
и орды Свет гасящих:
Слепые Твари, коим Свет не нужен.
Возможно, спросишь Ты в недоуменьи,-
И будет тот вопрос вполне логичным,-
«Зачем Мессия в месте неприличном?»
Ну как же, в том его предназначенье!
Он был рождён, чтоб Свет нести во мраке,
Блуждать по Замкам, озаряя их.
Он вёл Войну, но вскоре поутих,
И потускнели краски на прекрасном фраке…
О ком же мы с Тобою говорим?
Как мне поведал старый Пилигрим,-
Тот страстный воин Света
в царстве Тьмы
Рождённый был под именем Рамон,
И с самого рожденья был гоним,
Но никогда не жаловался Он,
Как беспричинно жалуемся мы.
А в том, что Он поник, была причина:
В одном из тех ответственных сражений,
В которых отродясь
не знал Он поражений,
Неведомая хворь Его настигла,
Он слабым стал – и потерпел крушенье.
Был ранен, и в бреду нашло прозренье:
В пылу сражений Он забыл о главном,-
Когда один, то не найдёшь спасенья
Ни в доблестных победах, ни в бою…
Ведь некому победу посвятить свою.
И спал Рамон в заброшенном ущелье
Быть может, день, а может, целый год.
И видел Лучезарную Девицу,
Не то Принцессу, а не то Царицу,
Что на Земле заоблачной живёт,
Где Свет царит и Радуга цветёт.
Рамон проснулся в радостном порыве,-
Был исцелён Он долгим вещим сном,
Но пожалел, что не остался в нём,
Очнувшись на обугленном обрыве.
Он вспомнил всё, что помнить не хотел,
И что с тоской сразиться не сумел.
Он вспомнил ночь,
когда родился в скверне,
Поднялся над обрывом и запел:
« Была та ночь тревожно
беспроглядной.
И город был пустынным и седым.
Лишь Ты была причудливо нарядной,
Лишь Ты не облачалась в серый дым.
В ту ночь я был рождён, греха не зная,
А Ты, сама не ведая того,
Уже ждала меня в преддверьи Рая,
Земного рая, - царства Твоего.
Мирайя – Лучезарная Царица,
Владычица Морей и Островов…
Рискнёт ли кто в красе с Тобой
сравниться?
Я не встречал на свете наглецов,
Способных на подобное нахальство…
Хоть что мог видеть я,
Живя в Подземном Царстве…
В тревожных кулуарах Подземелья
Нет ничего святого для меня.
Здесь – темнота, зловонные ущелья:
Глумятся, бесконечностью маня…»
Рамон прильнул к скале,
поспешно увядая,
И руку протянул к невидимой Мирайе:
«Излечусь – и приду за Тобой…
Нет,- Ты можешь меня не дождаться!
Хватит мешкать, грядёт Светлый Бой,
Я устал с темнотою сражаться!
Встреча близится, некогда ждать,-
Я не должен её отдалять!»
Он шёл вперёд, недугом истощённый,
Он шёл вперёд, сквозь тернии – к Звезде.
Больной, но безгранично вдохновлённый,
Куда не бросишь взор – Она везде…
«Спешу к Тебе сквозь годы
и ненастья,
Из Подземелья – к ласковому Свету,
Вооружённый грёзами о счастье,
В надежде на хорошую примету, -
В надежде на Тебя, моя Царица…
До коих пор разруха будет длиться?
И как бы мне красой Твоей напиться…
Поскорей…»
Подземные равнины и озёра
С отравленной водой, и жуткий смрад.
А в сердце – блажь незримого простора,
Что должен появиться очень скоро…
Но блажь прозрачна – правду говорят.
Слепые Твари так и норовят
Соорудить преграду на пути,
Ведь знают – враг их слаб,
и что спасти
Его уж некому от цепких лап.
Но слабый воин хитростью силён,-
Рамон от Них в пещере узкой скрылся.
И на мгновенье в Чуде усомнился:
- Не слишком ли сладка услада –
Быть падшим Ангелом
в заоблачном Раю?
О, милая Мирайя, дай мне яда,
Тебе я песнь финальную пою…
Неужто, все те грустные стихи,
Что для других написаны давно,
Тебе сейчас прочесть я должен?
Хотя, теперь уж, впрочем, всё равно…
Не сможет поседеть мой чёрный волос,-
Не на того Путь Радости возложен…
- А что такое грустные стихи?
Рамон опешил, - он узнал тот Голос!
- И разве они так уже плохи,
Когда красивы? Что же Ты молчишь,
Мой Милый? Это Я…
Я за Тобой пришла. Отныне я – Твоя!
Открой глаза, я знаю – Ты не спишь.
Рамон боялся веком повести,
Не в силах ни поверить, ни ответить.
А вдруг, открыв глаза,
не сможет он заметить,
Что то, что происходит – не мираж?
А может, это – раж, последствие недуга?
Мирайя развенчала заблужденье, -
Развеяло туман одно Прикосновенье…
И он открыл глаза.
Они смотрели друг на друга…
И яркий свет, и зримая Мирайя,
Сияющий Рамон, что серым был,
Мгновение назад так глупо умирая…
И так Светло!
Но так же ли Спокойно?
В опасном логове зловонный
ветер взвыл!
Нельзя светить так ярко там, где Тьма.
И завязалась где-то кутерьма:
Слепые Твари будто бы взбесились,-
И отовсюду к свету устремились,
Чтоб учинить с Источником расправу.
Они уже вблизи, несут в когтях отраву,
И не остановить гнилую стаю.
Рамон вскочил, прижав к себе Мирайю:
- Я слышу стук копыт,-
Нам могут помешать!
Иное место стоит подыскать,
В котором мы могли б уединиться.
Они так близко, - слышишь, рог трубит?
- Мой доблестный, не Ты ли говорил,
Что страх не страшен тем,
кто не боится?
- Не смерти я боюсь, моя Царица,-
С Тобой боюсь расстаться… Я сглупил,
Призвав Тебя сюда. Как сложно стало…
- Не для того Тебя всю жизнь я
ожидала,
Чтоб поводом для страха послужить.
В Раю я не могла Тебя забыть,
Хоть никогда Твой облик не вкушала.
А здесь, в дремучих недрах, где любима,
И знаю, что не в силах разлюбить, -
Теперь никто не сможет Нас убить!
Разверзнись же, коварная Валгалла!!!
Да будет Свет!
Да сгинет вечный мрак!!!
* * *
Ты веришь в Волшебство?
А в Тайный Знак?
Коль нет, то, всё ж, уверовать придётся, -
Смотри сама:
ведь темнота глумиться перестала!
И в Подземельи
песня райской Птицы льётся…
А может, вовсе то не Подземелье?
Ты вверх взгляни – там Небо голубое!
На скалах появляются Растенья,
И дышится легко,
и слышен шум Прибоя…
Я так хотел узнать, что было дальше,-
Но сны не бесконечны, это факт.
И Пилигрим ушёл, без лишней фальши,
Оставив всё же ценный артефакт:
Листок бумаги, на столе лежащий,-
И понял я, что сон был настоящий,
Что Пилигрим ушёл, рассказ не завершая,
Чтоб я продолжил то, что начал он.
Я взял перо и записал, мечтая:
«Горят вовек, друг друга дополняя,
Два пламени:
Мирайя и Рамон…»
/2007/
