Время теней

Неумолимо приближалось лето. Испарилась грязь . Прогрелся воздух. Соседи копошились в зачуханных огородах. Надрывались тракторы, перелопачивая скудную землицу. Брехали разомлевшие на солнышке псы. Пахло молодой листвой, пылью и шашлыками.

Я сидела дома за плотно задрапированными окнами. Огород мой преспокойно зарастал травой и наглыми одуванчиками. Многочисленная стая дрыхла после сытного завтрака. Солнце безуспешно пыталось привлечь внимание. С некоторых пор солнце не любила, как и всё вне пределов комнаты. Одной единственной комнаты. Остальные пять захватило уныние и запустение.

Вынужденно пробегая по огромному коридору, старалась не глядеть по сторонам. С потолка тянулись лианы паутины, по каменному полу перекатывались вальяжные шарики пыли. Полумрак, царивший здесь днём и ночью, пугал неизведанным. Рассохшиеся ступени лестницы, ведущей на второй этаж, поскрипывали зловеще и таинственно. Там, наверху, что-то вздыхало, охало, ворчало, будто звало меня и жаловалось на горькое одиночество и безысходность. А я, прошмыгнув серой мышью, суетливо вбегала в необъятную ванную комнату, судорожно шарила выключатель, жмурилась от резкого света, наспех приводила в порядок то, что от меня осталось, и спешила покинуть чужой и опасный мир.

Иногда, случайно, встречалась со своим отражением. Брезгливо шарахалась в сторону, стараясь тут же забыть увиденное, но оно настигало, не отпускало какое-то время, и всё заглядывало в глаза до самого дна, заставляя корчиться от невыносимой боли и сожаления, от понимания того, что безвозвратно потеряно и растрачено, глупо, в пустую, навсегда.

Когда-то, в другой жизни, по дому носились шаловливые улыбки, раскатистый смех, играли в догонялки шумные вздохи и выдохи, меткие слова били в цель наотмашь, шутя, по-снайперски точно. Лучи солнечные беспардонно залазили в любую щель, подглядывали, шушукались, насмехались. Ветер по-хулигански резво задирал подолы грузным столам, чопорным окнам, беспечным хозяевам. Хлопали двери, ворчал чайник, беспокойно стрекотали часы, голоса звонкие и молодые взмывали под потолок, щекотали нервы приятно и волнительно. Было светло, суетно, весело...Когда-то. В другой жизни...

 

Теперь здесь живёт одиночество. Милое такое одиночество, в длинном чёрном платье времён царя гороха, босое, седое, сутулое. Оно любит стоять у окна, вздыхать тихонько и горько, смотреть в одну точку и видеть всё и ничего. Любит разговаривать с собой. Бродит по дому и разговаривает. То шёпотом, то громко, с надрывом. А то рассмеётся и ,вдруг, резко перейдёт на плачь, будто хор плакальщиц у свежей, ещё без цветов, могилы.

По утру гремит пустым чайником, сокрушаясь, что все колодцы давно пересохли, а водопровод так и не провели, шарит тщетно в буфете, надменном и благородном, безнадёжно заглядывает в подвешенные шкафчики, хотя давно знает, что там ничего нет и быть не может.

Оно выходит на улицу. Рано, когда утро только-только наметилось крохотной точкой в сожжённом небе. Ещё спят птицы, солнце. Только ветер и видит его, почти слившееся с сумраком. Садится на шаткую лавчонку подле косого забора, смотрит в небо, молчит о чём-то горько. Старательно разглаживает давно пришедшие в негодность одежды, качает головой, бормочет непонятно и скоро. Бросает быстрый, вороватый взгляд на луну и медленно возвращается в дом. Скрип двери, прощальный порыв ветра, да изредка сонное ворчание стаи - вот и всё. Вот и всё.