Просыпаюсь от щекотки: солнечный луч пробегает по кончику носа, когда шторка надувается алым парусом. Утро непривычно позднее. Я ведь взрослая, мне скоро семь. Первый класс позади, значит и настоящее утро — затемно. Со второго этажа видно неожиданно синий двор — дельфиниумы расцвели разом и раньше обычного.

 

Завтракать сидя некогда. Летом столько надо успеть! Цепляю из тарелки, прикрытой полотенчиком, толстенькую лепёшку и жую на ходу. Глиняная кружка крепко обжигает пальцы, но я не беру за ручку, ведь если держать наоборот, травяной чай будет ещё вкуснее. Удары дедова молотка эхом раскатываются до самого леса и звенят даже в доме. Оставляю полупустую кружку на подоконнике веранды и сбегаю на влажную траву. После дождя ещё стыло, но носочки надевать не пойду. Скучно. И всё пропущу.

 

— Ба, честное кошачье, не замёрзну! — Как она увидела?

 

Дед поторапливает, когда начинаю выбирать гвоздики покрасивее и не хочу отдавать ему с рыжеватыми шляпками. Пила пускает в глаза солнечный зайчик, но я почти не жмурюсь. Перекладины новеньких качелей напоминают вилочку с тремя зубцами, совсем как та, которой расчёсывалась русалочка в мультфильме.

 

— Смотри, берёшь конец верёвки и продеваешь в эту петельку, а потом во вторую... — Сиденье крепится на настоящий морской узел, и я даже умею такой завязывать! Потренируюсь потом на шнурках. Развяжется же?

 

Краска пахнет кусаче и резко, но бабушка говорит «иногда красота стоит жертв». От ремонта крыльца остались разные цвета, которые для меня развели белым. Вместо «каждый охотник желает...» получается «глухарь живёт рядом». Не люблю розовый, хотя иногда льзя. Без «не», да.

 

Полдня нарезаю круги рядом и выпрашиваю полезные дела поближе к полосатому сиденью. Трогаю его — липнет или нет. Оно не слушает уговоры и не поддаётся даже на ласковое «миленькое», высыхая только к самому вечеру. Закат нежно-коралловый, как передняя дощечка, и ждёт, когда я сяду удобнее.

 

Вперёд — у-ух! — и назад...