Дом для не своих

Ему знаком запах старости

с привкусом безысходности,

со сроком годности,

нотками хлорки

и прочими ароматами

этих палат.

 

Он бы и рад потерять обоняние,

осознание одиночества,

свои имя и отчество,

с таблеткой под языком

оставаясь лишь стариком,

тяжёлые веки

опуская навеки…

 

Но чья-то уверенная рука

ловит вспорхнувшего мотылька,

гасит свет, прибавляет дни.

И сердце опять саднит.

Не свои, не чужие они

человеки.

Но где-то в душе

он

ощущает

дом.

 

Отсрочка для сыновей, непутёвых дочек

и местного медперсонала.

Да и не знал он,

как скрипят половицы

под силою робкого сапога,

как трясётся родная в руке рука,

а глаза говорят так много.

 

Кто из них доходил до порога?

Кто страдал, вспоминал,

у Бога снова просил совет?

Не готов он держать ответ

перед самим собой.

И надежда давала сбой:

безучастна, как он, убого

тихо пялилась в потолок

одинок ведь…

 

Не одинок!

Как и, впрочем,

всесильный Бог.

На иконах угрюм и строг.

Не осудит, но будет слушать,

тихо веру вселяя в души,

и любить всех своих детей.

Он честнее

и с ним честней.

 

Мысли сделались вновь легки,

и реальности вопреки

для любви находилось место.

Ей в какой-то момент стало тесно

и опять загорелся свет…

 

… седовласого мотылька

не смогла

удержать

рука.