Дом для не своих
Ему знаком запах старости
с привкусом безысходности,
со сроком годности,
нотками хлорки
и прочими ароматами
этих палат.
Он бы и рад потерять обоняние,
осознание одиночества,
свои имя и отчество,
с таблеткой под языком
оставаясь лишь стариком,
тяжёлые веки
опуская навеки…
Но чья-то уверенная рука
ловит вспорхнувшего мотылька,
гасит свет, прибавляет дни.
И сердце опять саднит.
Не свои, не чужие они
человеки.
Но где-то в душе
он
ощущает
дом.
Отсрочка для сыновей, непутёвых дочек
и местного медперсонала.
Да и не знал он,
как скрипят половицы
под силою робкого сапога,
как трясётся родная в руке рука,
а глаза говорят так много.
Кто из них доходил до порога?
Кто страдал, вспоминал,
у Бога снова просил совет?
Не готов он держать ответ
перед самим собой.
И надежда давала сбой:
безучастна, как он, убого
тихо пялилась в потолок
одинок ведь…
Не одинок!
Как и, впрочем,
всесильный Бог.
На иконах угрюм и строг.
Не осудит, но будет слушать,
тихо веру вселяя в души,
и любить всех своих детей.
Он честнее
и с ним честней.
Мысли сделались вновь легки,
и реальности вопреки
для любви находилось место.
Ей в какой-то момент стало тесно
и опять загорелся свет…
… седовласого мотылька
не смогла
удержать
рука.
