Сказание о русалочьих зеркалах

На русалочьих зеркалах не осядет пар,

Не замрёт отражение в них статичной фигурой.

Зеркала колдовские — русалкам бесценный дар

От народа, что раньше ходил по весне понурым.

 

Той весной, когда таял снег, расходились воды,

Доходя неспеша до мест, где идёт игра,

И русалки, увидев детей, уже были готовы

Утащить за собою вниз, где ждёт глубина.

 

Заманить так легко: звучанием голоса нежным,

Смехом, словно ручьем весенним звенит вода,

Убаюкать, околдовать, оторвать от прежних

Мыслей и дорогих людей. В голове — вода.

 

Зеркала предложили тогда русалочьи выковать:

В них плескается пусть русалочья дикая тварь,

Пусть любуется в волосах цветом волчьего лыка,

Оторвать не сумеет взгляда водная дрянь.

 

Поручили работу кому-то издавна прóклятому.

Кузнецу, у кого, что ни ковка — владельцу беда.

"Выкуй, — говорят, — зеркала, чтобы даже не мокли

И чтоб не могла замутнить их воды пелена.

 

Выкуй такие, чтоб душу русалочью выкрали,

Даже пусть из дворца подводного короля,

Выкуй, чтоб не оторваться, хоть глаз себе выколи...

Выкуй, чтобы не сгинула детвора".

 

"Станешь ты, — говорили ему, — в один миг героем.

Чего тебе стóит сделать, что и всегда?

Неужели по нраву тебе твоя жизнь изгоя?

Выкуй нам, — уговаривали его, — зеркала".

 

И кузнец, бородатый и хмурый, взялся за дело,

Сомневаясь в одном: сдержит ли своё слово люд?

"Ничего, — подумал. — Главное: живы дети.

Не настолько нрав человеческий ко мне лют".

 

Засияло стекло серебром под руками умелыми,

И оправой ему — резной колдовской металл.

Но не дремлет кузнец, хоть и слышно дыхание мерное:

Его взгляд прикован к глади волшебных зеркал.

 

Утром третьего дня, закончив свою работу,

Хмурым вглядом кузнец провожал своих рук труды.

Увозили их, укрывая от взглядов полотнами,

Чтоб ни края, ни кромки: чтоб были они невидны.

 

Пробираясь сквозь чащу, несли зеркала-подарки

По сосновым иглам, покрытою мхом земле

К тому озеру, где спят по рассказам русалки,

В водной толще гуляя в своем русалочьем сне.

 

Подношенье оставив, скорее убраться спешили:

Людям страшно всегда в тех местах, где нечисть живёт.

И вернувшись домой, тотчас проверить решили:

Не унёс ли кого за собой зов весенних вод?

 

Шла весна как обычно, но хмурость была забыта:

Перестали русалки с собой уводить детей.

Но обман показался, родом людским подло свитый:

Кузнеца, как и встарь, отовсюду гнали взашей.

 

И кузнец, осерчав вконец, спустился в свой погреб:

В самый тёмный угол он спрятал одно из зеркал.

Пусть двенадцать из них защищают деревню от мокрых

Скрюченных пальцев мертвенно бледного зла,

 

Но последнее, что увито сребром чернёным,

Он оставил себе, и каждый будет жалеть

О своих словах, исполненных пустой злобой:

Его в глубь затянет прочная водная цепь.

 

Эту цепь для него одного принесут русалки,

Что истлели в скелеты, смотрясь в свои в зеркала.

Ведь один лишь кузнец способен теперь управлять ими,

Пусть в его в голове и шумит отныне вода.