Предательство. Павел Недоступов, Виктория Косенко
Смерть — чужая печаль. Мертвецу плевать. Не он ест на поминках кутью и рыбные щи, не он лопает блины и разбавленный спирт. Он, заколоченный, на другом уже уровне, в другой даже плоскости, в отличии от живых. Мертвец вроде бы ещё и на Земле, но не "на", а "в", да и буква маленькая вместо большой. И нечто ещё важное отсутствует в покойном, в усопшем. Нине с детства казалось странным называть человека усопшим. Будто человек высох, а не умер. Много позже, начитавшись всяких книг, Нина поняла — имеется в виду временное засыпание. От того странностей не убавилось, ведь теперь, когда Нина наконец овдовела в тридцать лет, ей вовсе не хотелось ничего временного в отношении смерти мужа. Хотелось постоянства от него хотя бы в этом. Верности смерти.
«Нет уж» — думала Нина — «Умер, так умер. Будь добр»
Муж, тем временем, усопший и заколоченный, думал не о временном своем положении и не о Нине. Ему до жути хотелось кутьи и своей секретарши. Но мертвое его сознание стало несколько путанным. Иногда Нинин муж звал секретаршу Кутьей, а думая о кутье, называл ее про себя не кутья, а кристина. Смерть свою Нинин муж воспринял хладнокровно и даже как-то заслуженно. Его не смутил инфаркт молодого тридцатилетнего сердца.
«Нет уж» — думал Нинин муж — «Умер, так умер».
После гроба, венков, земли, оркестра, ладана, после толп скорбящих и псевдоскорбящих Нина наконец могла и выдохнуть и отдохнуть.
Выдержать порядочный траур Нине не было в тягость. Она на пол года стала пьяницей. Отечность и несвежесть лица коллеги относили к душевной травме. Неопрятную Нину одежду знакомые считали признаком опустошения. А Нина просто каждый вечер пила и смотрела сериалы.
«Когда бы ещё» — думала Нина — «Смогла бы я познать такую беззаботность? Студенческую в чем-то беспечность»
Прошли порядочные шесть месяцев и Нина, как тот феникс восстала из тёмного траурного пламени (или из пепла — Нина не всегда теперь точно все вспоминала), из синюшных своих подглазных кругов. Явилась миру возрождённая женщина, почти снова дева — так чиста была ее кожа, так ярок незамутненный похмельем взор. И понеслась мимо этих голубых, по-детски распахнутых миру глаз череда ухажёров, вечеринок и незнакомых кроватей. На кладбище Нина не приходила ни разу.
Нинин усопший муж познакомился с соседкой по левую руку. Сознание его за полгода полностью прояснилось и он мог подолгу разговаривать с Элеонорой.
Она при жизни была учителем младших классов, после успения говорила о детях исключительно гадости. Для Нининого мужа такое было в новинку — ни Кутья, ни Нина о детях не говорили вовсе.
— Знаете что я думаю о детях, Элеонора? — спрашивал соседку Нинин муж.
— Скажите скорее, откуда же мне знать! — отвечала Элеонора Нининому мужу.
— Дети, — начинал усопший, — Как влюбленные. Я из офиса ходил на лэнч в парк Столыпина. Садился на лавочку, жевал бурито и смотрел на ребятню. Она игралась на площадке. Они как влюбленные, Элеонора.
— И в чем же сходство? Подробнее, прошу!
— Они хватаются за новое с радостью, визгом и счастьем в ладошках, а когда новое перестает обладать новизной, стараются побыстрее забыть и освободиться. Что бы было место для нового.
— Это как в том фильме, да?
— В каком, Элеонора?
— В том где барышня с фиолетовыми волосами платит чтобы стереть память о возлюбленном.
— Ах, да, точно! «Мгновенное угасание тёмного безумия». Но это всё фантастика! А реальность такова, что мы с Вами - соседи по гробам и мы уже знаем, что такое -умирать. Расскажите, как с Вами это произошло.
— Умирание? Я же ещё совсем молодой женщиной была. Не готова была к остыванию. Жила широко, радостно. Знаете, сколько у меня мужчин было при жизни? Вот я Вам сейчас расскажу. Жорик, Лёня и два Петра – только в последний год жизни, а до них – рота или взвод, я плохо разбираюсь в воинских формированиях. Ещё и муж был Савелий. Думаете, что нехорошо мужа обманывать? Ну, а что делать, если он ездил всё время в командировки, а когда возвращался, то ложился спать и не обращал на меня никакого внимания. Я от него слова доброго не слышала никогда. Правда, не пил, не курил. Но такая скукотища, детей-то мы не родили. А с любовниками хорошо было. Меня сначала секс не интересовал, было интересно смотреть, как мужчина ухаживает, в кровать укладывает, ну или там – быстро воспламеняется, оприходывает и остывает.
Я сначала ничего не чувствовала, только наблюдала как вот мужчина берёт, пыхтит, глаза закатывает, мычит или буробит что-то. Один так вообще - взвизгивал прикольно, как поросёнок или декоративный пёсик какой. Самый чувственный момент, сказать какой был? Пришла я к одному арабу – большому красивому. А я сама – маленькая, в шляпе с широкими полями – настоящий мухомор! Красавец подходит ко мне, осторожно снимает шляпу и аккуратно кладет её на табуретку. Так осторожно, что внутри что-то будто оборвалось и мурашки поползли. Думала, что до самой смерти буду помнить этот момент, но ошиблась – помню и после смерти.
А ещё я с одним любовником ездила за город в сауну. Часто ездила, по воскресеньям, как в общественную баню всё равно что. Так и мужу говорила, что иду в баню с подружками. Он верил. Да ему безразлично было: где я и с кем. Так вот, приехали мы в очередной раз в сауну, накупались-накувыркались, выходим и столкнулкиваемся с владелицей заведения, в прошлом – мамкой дома терпимости. Так вот, эта «мамка» уставилась на меня и говорит моему полюбовничку, что какая же девушка у него красивая! И такой взгляд оценивающий, что мне аж страшно стало, думаю, вдруг эта тётенька меня присматривает куда или кому. Но так-то, что греха таить, приятно было - знающий человек как-никак комплимент сделал. А потом я читала отзывы об этой сауне и узнала, что эта тётка котятами камин растапливала. И стыдно мне стало за эту радость от комплимента.
А ты изменял жене?
— Да так, по мелочи. Несерьёзно. Любил я жену. Только сейчас здесь и понял, что, скажем, секретаршу хотел, а жену любил. Ну, так как же ты умерла?
— Так это… Выпила лишнего и палёного. Я же пила много в последнее время. Со мной, сцуко, любовь приключилось. Неразделённая…
Однажды утром Нина протрезвела, протрезвела и всё вспомнила. Банальная история, просто баанальшейшая: забыла дома кредитку, в перерыв заскочила домой, а там – жалобненько так муж стонет, кинулась к аптечке, дурёха…
И увидела сначала расплывчато, потом чётко, потом снова расплывчато…
Знать никогда не поздно.
Через несколько дней Нина была другой: сосредоточенная, спокойная – женщина чётко знала, что делать и как, пожалуй, только первый раз, насыпая измельченную противосердечную таблетку, дрогнула рука. А потом… Смерть — чужая печаль. Мертвецу плевать.
