Эфи пропах дикими друлами.

 

Эти терпкие и сочные плоды тощее длинноухое недоразумение готово жевать хоть всю ночь: на ходу, на привале — столько, сколько будет бодрствовать. Зато добрый ломоть жареного окорока в него не запихнуть — хоть и Тёмный, но всё равно воротит нос от мясной еды. А где сейчас другую-то взять? Скрытничаем, полторы декады лесом идём, даже самого захудалого селения по пути не встретилось. Зато охота хороша, зверьё непуганое. Опять же заросли тех полюбившихся мальчишке плодов то и дело попадаются.

 

Помню, остатки чуть тронутых плесенью сухарей изголодавшийся парень молотил так, что за ушами трещало. Впрочем, ему не привыкать: что они там у себя в подгорье, плесени не видели? Выращивают-то одни грибы да съедобные лишайники, изредка покупают на поверхности зерно и овощи. А нынче и вообще беда с продовольствием у подземных.

 

Ненаглядный мой… Аффейн’Кел’Дуис, «поющий кнут смерти»… Как же бесило его по первости это «Эфи» — претят гордым Перворожденным такие сокращения их сложных многозначительных имён. Но ничего, привык быстро, теперь не вскидывается, не сверкает бешено глазюками каждый раз, как окликну.

 

Попал юный дроу в мой отряд волей случая. Уже покидали предгорье, почти вошли под разлапистые вековые кроны, как вдруг странное беспокойство одолело, и словно бы позвало что-то. Не дело для Видящей противиться знакам, отобрала десяток Обращённых понадёжнее и поспешила, мысленно держась за тонкую нить зова.

 

Потянула та нить к оплавленному по краям узкому входу в пещеру — будто драконье пламя лизнуло и отступило, не растворило камень до жидкого, но потёки оставило.

Внутри — с дюжину обожжённых, израненных тел и один выживший жалобно стонет. Думается мне, фаланга Светлых выследила схрон утомлённых Тёмных лазутчиков  и приласкала без долгих разговоров Ударом Сорна.

 

А уж как ухитрился выжить в воздушно-огненном вихре молодой воин — до сих пор никому не ведомо. Да и вообще не ясно, как мальчишка оказался на поверхности. Ему же, по виду, всего-то чуть за сотню будет, если не меньше. Вот что за нужда погнала воевать юнца, едва достигшего второго совершеннолетия? Молчит, таится. Вроде и доверяет, и благодарен за спасение, и что-то гораздо большее, чем простое доверие с благодарностью, мелькает временами во всполохах ауры — но молчит…

 

Повозиться тогда с ним пришлось немало — едва укрылись в чащобе, лекарь наш, опытнейший тауматург из Высших с клановым даром, полночи промаялся. Но все только рады были вынужденной задержке, уставшему отряду не лишним оказался нежданный отдых.

 

Как поправился парень, выровнял потоки внутренней энергии, засиял в астрале здоровьем и силой — тут и поняла я, что за зов тогда потянул к нему. Нежданно-негаданно нашла своего Держащего.

 

А хорош мелкий! Отъелся слегка. Невысокий, сухой, но жилистый, смуглый, с ёжиком едва отросших после обгорания платиновых волос, с резкими точёными чертами лица. С коварно ворующими воинскую суровость, по-детски пухлыми и мягкими губами.

 

С клинками танцует не по возрасту искусно — сорок пять ударов сердца продержался как-то против меня на ранней закатной тренировке, не каждый Высший в отряде был на такое способен, не говоря уже об Обращённых.

 

Странно всё между нами. Не пойму, кто я для него, привыкшего к жестокому матриархату — госпожа ли, почитаемая наставница? Опекающая ли и руководящая старшая, заменившая Мать Рода? Не хотелось, чтобы видел только такой. Слишком нужен стал этот беспокойный эльфёныш, чересчур много тепла вдруг наполнило давно остывшее сердце.

 

На последнем лесном привале перед выходом к стенам обречённого на захват города отбрасываю в сторону сомнения, собираюсь разрушить неопределённость.

 

Ловлю момент, Эфи задумчиво стоит в одиночестве возле толстенного старого зарна, почти скрытый могучими ветвями с длинной хвойной бахромой.

Подхожу слишком близко со спины — замер, будто пугливый зверёк. Кладу руки на плечи. Вдыхаю глубоко, словно пытаюсь вобрать в себя, выпить одним тягучим глотком дурманящий запах друлов с шеи парня. Прижимаю крепче к себе, не давая ему развернуться лицом. Провожу губами и самыми кончиками клыков по краю волос, слегка выдыхая. Ёжится, но расслабляется и сам рвано вздыхает.

 

Обхватываю одной рукой поперёк груди, а другой подбираю тунику невнятного серо-зеленоватого цвета, как у всех в отряде.

Медленно и вдумчиво провожу ногтями по внутренней стороне бедра. Эфи вздрагивает и шипит, сперва пытаясь отшатнуться, но вдруг решается и подаётся назад, прижимается вплотную.

Прихватываю зубами мочку уха, чуть сжимаю. Мальчишка ахает и откидывает голову, ощутимо стукнувшись затылком о моё плечо. Делает несколько коротких вдохов, затем сам берет оглаживающую бедро ладонь и направляет к себе, выгибаясь ей навстречу так, что если бы не удерживавшая его рука, совершенно точно потерял бы равновесие.

 

Разобрался в желаниях мой эльфёныш, и это приводит в восторг. Пытаюсь сдерживать себя, касаться его ласково, не торопясь, но Эфи поворачивает голову и беззвучно шепчет что-то, подозрительно напоминающее просьбу. Властно накрываю его губы своими, заставляя замолчать. Не умоляй, малыш, всё и так будет. Ведь этим плотно зажмуренным векам, нахмуренному лбу с упрямой морщинкой, чуть обветренным капризным губам, которые только что сама же целовала, заставив пересохнуть потом на лёгком ветерке — всему этому совершенно невозможно отказать.

 

Прохожусь по бедру вверх, плотнее охватываю пальцами твёрдое и жаркое, приникаю щекой к горячему виску и закрываю глаза, постепенно ускоряя движения вслед всё учащающемуся дыханию. Трогаю поцелуем тонкую кожу, зарываюсь носом во взъерошенные короткие жестковатые волосы, крепче прижимаю к себе такого желанного — вздрагивающего, кусающего губы, то и дело коротко всхлипывающего, с неистово колотящимся сердцем — от кончиков ушей до пяток сейчас своего. До последней мысли своего.

 

Воздух густеет, напитывается острым терпким запахом, ещё больше темнеет и становится таким знойным, что почти обжигает легкие. И когда Эфи впивается ногтями в обнимающую руку, а прокатывающаяся по телу крупная дрожь вырывает из его горла глухой стон, мне и самой приходится сделать шаг назад, чтобы опереться о шершавый ствол и удержать на ногах обоих. Выжидаю несколько секунд, и только когда биение сердца под ладонью постепенно начинает замедляться, осторожно опускаю Эфи на чуть пружинящий мох у корней древесного великана, сажусь рядом и притягиваю его к себе.

 

— Это вкуснее любых плодов поверхности, — хриплый шёпот мальчишки щекочет щёку, вновь будоражит не получившее разрядки естество. — Что-то взрывается внутри и обжигает остротой, будто перезревший друл на языке, такой терпкий… и пряный, и сладкий. Нет, гораздо слаще…

А когда я стану по-настоящему близким тебе, Талина?

 

Надо же, впервые назвал по имени. Вот и славно.

 

— Не думаешь же ты, что величайшая из Высших станет кататься по земле, колоть нежное тело хвоей и давить голой спиной трудолюбивых шурхов, несущих крошки и травинки в свой хрупкий домик под кустом? Нееет, мы сделаем это во дворце глупого царька в поверженном городе, на пушистых шкурах, покрывающих огромную кровать. Специально прикажу воинам не усердствовать там с разрушениями.

 

Смеюсь, пытаясь напускным весельем заглушить страх и боль внезапного предчувствия.