СуперМышь на мотоцикле

В тот чистый и жаркий полдень бабьего лета

Степанов наслаждался на кухне борщом.

Жена тараторила свежие новости,

дочь мрачно вперилась в толстую книжку,

а где-то в тёмных недрах квартиры

негромко подвывал Степанов-младший.

 

Квартира, доставшаяся Степановым

от бедной семьи Зильберблюмов,

уехавших в Израиль полгода назад,

была убогой и древней —

с хрущёвских времён её никто не ремонтировал,

с перегородок осыпалась слоями штукатурка,

тараканы маршировали строем по половицам,

щели между которыми в иных местах

были размером с детский палец.

 

Конечно, оказаться в старой хрущёвке

после бетонных хором в новом микрорайоне

было крайне дискомфортно,

но так уж легла карта в далёком голодном 93-м,

пришлось Степанову мигрировать с «северов»,

перебираться в тихий уютный еврейский городок,

растеряв по дороге добрую половину нажитого.

 

Поменяв классовую позицию на кассовую,

Степанов работал коммерческим директором

на местном процветающем хлебозаводе,

на новом месте ему помогли с переездом —

квартирка была хоть и с газовой колонкой,

но зато в самом центре, рядом со школой —

а дальше было уже дело наживное.

 

Нытьё отпрыска действовало на нервы.

Аппетит улетучивался с каждой минутой.

Степанов вздохнул, отложил кусок хлеба,

вопросил жену с лёгким раздражением,

отчего так грустно нынче «его сиятельству»?

 

Оказалось, что милый добрый мальчик Матвей,

которого местные сразу прозвали Моня, Монечка,

готовый по наивности и простоте душевной

вынести на улицу новым друзьям

всё, что только ни попроси,

вчера увидал мультик про мышей-рокеров с Марса.

Монечка потерял сон, покой и аппетит,

умоляя срочно купить ему некую СуперМышь,

да ещё чтоб обязательно на мотоцикле.

 

Одно название этих ужасных тварей

вызывало у Степанова стойкое омерзение,

он был воспитан на старых добрых чебурашках.

Проблемы никакой в этом, собственно, не было,

денег на игрушки в доме никогда не жалели,

но жена понесла что-то про детское воспитание,

учёная дочь отпускала с дивана колкие комментарии,

между тем Монечка исполнял свои страдания

куда назойливее скрипки старого еврея,

и Степанов решил помочь беде ребёнка сам.

 

— Собирайся! — рявкнул он в пространство.

Выяснилось, что бедный встрёпанный юноша

так и не научился сам завязывать себе шнурки,

пришлось Степанову провести ускоренные курсы,

напоминавшие первый поход в бордель —

зарёванный и ошарашенный, сын затих,

боясь то ли забыть, то ли вспоминать увиденное.

 

На улице горели золотом осенние берёзы.

Сын вцепился в руку отца и что-то бормотал под нос.

Они не спеша шли к пыльному перекрёстку,

здороваясь со всеми встречными-поперечными —

в этом маленьком городке все друг друга знали.

 

Увидав в магазине огромную витрину,

заполненную разными ужасными существами,

Монечка окончательно потерял разум,

прилип к витрине и заворожённо замер.

Довольный собой молодой папаша

начал победно разглядывать продавщиц,

но тут выяснилась ужасная вещь —

злосчастной СуперМыши в продаже не оказалось.

 

Оттащить наследника от витрины не получалось,

потный упырёныш с безумными глазёнками

горячечно шептал Степанову на ухо о том,

что без СуперМыши жить на свете, конечно, плохо,

но зато можно купить вон того Ползучего Солдата,

потому что Ползучий Солдат, он о-о-о, он а-а-а… —

от восторга юный Степанов издавал звуки,

которым позавидовали бы немецкие порноактёры.

 

Пришлось купить ребёнку новый объект вожделений.

Степанов приволок счастливого негодника домой,

сын бросился показывать всем купленное чудо,

теперь можно было вытянуться на диване,

подумать о вечном, почувствовать себя папой.

 

В квартире было тихо, чисто, пахло едой,

благостный Степанов уже собирался уходить,

когда вдруг услышал знакомый тонкий голосок.

Он осторожно заглянул в детскую и замер.

 

Степанов-младший лежал посреди игрушек,

тихо разговаривая сам с собой:

 

— Ползучий Солдат — это ведь хорошо, правда?

 

Это, надо полагать, говорилось от имени папы.

 

— Да, Ползучий Солдат — это оч-чень здор-р-рово!

 

Монечка старался отвечать с уверенностью,

но он совсем не умел кого-то обманывать,

а уж тем более самого себя,

поэтому пушистые бровки его вставали домиком,

доверчивые глаза наливались слезами —

он поднимал свой ангельский взор в небеса

и вздыхал, скорбно и страстно молясь о чуде:

 

— Но СуперМышь на мотоцикле…

Она ведь лучше, она гораздо лучше!

 

Степанов осторожно вышел из квартиры.