Самый страшный день моей жизни

Самый страшный день моей жизни застал врасплох и растянулся в бесконечность.

 

До него счастье качало мамиными руками.

 

Есть моменты в жизни, заряженые сильными энергиями, забыть их невозможно и они выплывают в памяти яркими пятнами, как диафильм на простыни.

 

Я маленькая, около двух лет. Хохочу счастливая и согретая маминой любовью. Мама подыгрывает мне, а я сквозь смех говорю: "не дотулишь, не дотулишь..." сетка кровати пружинит и, не удержавшись, я ударяюсь лбом о никелированную спинку. Мама не успевает поймать. Испуг тонет в самых нежных объятиях. Ямка на лбу помнит о волшебном свете маминых глаз.

 

Мне два года и три месяца. В нашу семью едва пришла маленькая сестричка. Забавную кроху назвали Леной. Но не о ней сейчас.

 

По субботам ходили в баню к маминой подруге, своей тогда ещё не было. Ходили всей семьёй. Много ли сейчас таких добрых хозяев, готовых натопить баню для шести взрослых и пятерых малышей.

Тётушка мыла своего сына и моего брата, свою дочь и меня, и двухмесячную Лену. Мама одевала и носила всех по очереди в дом.

 

Мы с Таней сидели в ожидании. Нам потом семенить позади мамы по узким тропинкам-троншеям сквозь сугробы выше маминой головы.  Мама завязала красный бант на белоснежном пододеяльнике с уголком ручной вышивки ришелье. И в этот момент картинка памяти окрашивается цветом крови. Кровь на стенах предбанника, впитывается белоснежным конвертом, в котором молчит сестрёнка, оравшая до сих пор как оглашенная. Кровь везде. Странную тишину нарушает голос тётушки:

 

– Катя, твоя нога.

 

Маме предложили операцию по удалению вены. В те годы операции этого типа заканчивались в 99% ампутацией ноги. Молодая мама троих малюток не могла себе позволить остаться инвалидом. Решила жить с варикозом и открытой раной-экземой. С учёта сняли, как отказавшуюся от лечения.

 

Лечилась народными методами. Спустя долгих семнадць лет нашёлся доктор, давший надежду. Лица у надежды бывают разными. У главврача кожно-венерологического диспансера оно было без бровей и ресниц. Спасибо тебе, безбровый доктор!  Через три месяца рана затянулась. Но кашель, возникший из ниоткуда не давал покоя и маму переводят в терапию. Месяц безуспешного лечения, выписали с отягощением домой, а через месяц вернулась туда снова. Держалась мама стойко. Улыбалась и только раз сказала, что успеем наплакаться. Значит знала? Чувствовала?

 

Месяц дежурства по очереди в палате, сестричке Лене девятикласснице доставалось больше, потому как я работала и училась на вечернем отделении.

 

19 февраля мы сидели втроём с братом и сестричкой у постели нашего угасающего ангела. Было страшно и не по-детски обидно от бессилия. Темно и холодно то ли в палате, то ли в мире...

 

Рассвет пробивался сквозь медленно падающие снежинки. Крупнее видела ли я? Но это постпамять. Тогда ноги подкашивались и не хватало воздуха. Головокружение от дыхания смерти. Перед глазами последние конвульсивные мамины вздохи. Взгляд полный любви и заботы.

 

В морге много полок с растениями и банками между ними. Обычные банки, но не с ввреньями и соленьями, а с органами. Паталогоанатомам не свойственно чувство тактичности и участия. Кажется я расписалась в журнале в получении справки о смерти, не сумев оторвать взгляд от трёхлитровой банки, где в прозрачной жидкости плавало обугленное лёгкое с данными моей мамы на наклеенной бумажке. Банка пугала и притягивала внимание ума и сердца. "Сгорела", – крутилось в голове.

 

Ехала домой в переполненном автобусе, отрешённая, в странном непонимании что есть жизнь.

 

Окликнули сослуживцы:

– Галя, а ты не из дома?

 

– Мамы больше нет, – чужой голос  прозвучал откуда-то изнутри меня.

 

Люди приходили и приходили. А мама лежала неподвижно.

 

С ревностью смотрела я на яму глотающую гроб, тётушка зачем-то удержала от шага к маме. Потерявшаяся мысль искала выход из мрака.

 

Через месяц мне исполнилось восемнадцать. Я – старшая девочка в семье.

 

Самый страшный день моей жизни затянулся на пять лет. Слёзы текли потоком пока рядом не было людей рядом. Сиротская жизнь смотрела внутрь меня чёрной пустотой, не давая ответов.

 

 

Город снова во власти медленно кружащихся снежинок в потоке света. Подняла голову, хотелось понять откуда нисходит свет.

 

– Доча, что ж ты столько слёз льёшь? Мне в них холодно.

 

– Мамочка, прости. Я перестану.

 

Жизнь не стала легче. Тот февральский день не стал менее страшным.  Но и проигрывать нужно научиться.

Сердце согревала  мысль что однажды вернётся моя мамочка в моей первой доче. Нужно подождать. И я уже умела.