К Элишеве (вариант 4)
На окне в этот пятничный вечер
две свечи. Мы молчим, как леса,
и кажется, будет вечно
лихорадить в наших труса́х.
Белый саван луну укутал.
Дотянулся к окну фонарь.
Мы помним любую секунду
путей, проделанных встарь.
Вот мы, покрытые шерстью,
повисли на томных ветвях
в тягучем зверином блаженстве,
плоды набрякшие рвя.
А потом – в руке моей сабля.
Я косматый сефардский корсар.
Я сажусь в беспощадный кораблик.
Наполняет задор паруса.
Деливших с тобою труд и
хлеб под твой огненный смех
ты манила тяжёлой грудью;
влёк их твой мясистый «орех».
Забыт кибуц неприметный.
Миллион столетий вперёд
мы бредём по далёкой планете,
где другое солнце орёт,
не похожи на тех, кто остался
на кровавой грязной Земле, –
как паучьи лапы наши пальцы,
а глаза привычны ко мгле.
Мы в Вождя безуспешно стреляли.
Мы швыряли бомбы в царей.
Наш путь станет чистым едва ли,
но сторук, как старик Бриарей.
Не герои мы, но и не тру́сы.
Мы помним жалобный хруст
в глазах зверей пьяноусых,
воплотивших древнюю грусть.
Мы помним холдные сказки
об отважных крутых мертвецах.
Наш мир босяцко-дикарский,
словно гад, пришёл из яйца.
Судьба – не бутылка, не карлик.
Мы не знаем, чего нам ждать –
звёздных грёз ли, небесных кар ли.
Что готовит нам сфинктер дат?
Живее двигай костями,
товарищ, ведь смертен и ты.
Тот и жив, кто резину не тянет,
ибо места здесь нет для мечты.
