Дьяволиада по-русски
Просыпаюсь я в квартире незнакомой
новогодним утром с болью головною.
Надо ж было так напиться на халяву
от тоски малоизвестному поэту!
В предрассветной мгле лежу, припоминая,
что отмечен мною праздник был на славу.
Приглашённый в высший свет с культурной целью,
совмещал я там полезное с приятным.
Я читал свои стихи гостям с надрывом,
слух роскошных дам глаголом услаждая.
Улыбался им изрядно, и наверно,
от того и оказался в этом доме.
Рядом дышит неизвестная красотка,
норовит обнять спросонок, да покрепче.
Это сколько ж мне вчера случилось выпить,
что на подвиги такие потянуло?!
Я когда-то был примерным семьянином,
где б ни тёрся, но домой дойти — святое.
Как зовут тебя, фемина, интересно?
Ладно, буду выбираться по-английски.
… Я какой-то не таков — худой и стройный.
А куда девался мой "арбуз" асцитный?
От соседства с наготой легкодоступной
появляются греховные мыслишки.
Может быть, свои фантазии потешить
да в джакузи на халяву поплескаться?
Ах, какие тут вокруг апартаменты!
Подберу в шкафу красивую рубашку.
Это сон — все зеркала здесь отражают
незнакомое лицо... Постой-ка! Вспомнил!
Новый Год! Всю ночь на том корпоративе
пил я горькую с каким-то финансистом.
Собутыльник был инвестором известным.
Звали, помнится, его Арнольдом Шкурным,
оказался он душевным человеком,
хоть в поэзии не слишком разбирался.
Я поплакался ему, мол, нету денег,
меценатов на Москве теперь не сыщешь,
утереть нос Полозковой невозможно,
да ещё с такой фамилией, как Булкин.
Надоело быть непризнанным поэтом,
вот помрёшь от водки — сразу скажут "гений",
будут плакать по ночам филологульки,
а друзья-скоты напишут мемуары...
Финансёр перебивал на каждом слове.
Наболело — всюду деньги, деньги, деньги,
ни любви давно, ни веры, ни свободы,
он несчастлив, одинок, разочарован.
И подсел тогда за столик мутный дядя,
что-то долго декламировал из Гёте,
всем поддакивал, мотая эспаньолкой,
а потом, расхохотавшись, испарился.
… Так телами поменялись наши души!
Финансист мне подарил ключи и карты,
сам — счастливый, пьяный, дерзкий и весёлый —
сочинять стихи поехал в Бирюлёво.
Скоро месяц я — в шикарном кабинете,
занят бизнесом, проблемами, звонками,
огламурился, меняю содержанок,
и на ум стихи мне даже не приходят.
Интересно, как ему там, в Бирюлёве?
Представляю — наша старая берлога,
на столе бардак, немытая посуда,
он, похрапывая, дремлет на диване.
Ноутбук его раскрыт "теломенялой" —
тот просматривает тексты удручённо,
из Гуно под нос насвистывая что-то —
он экспериментом явно недоволен...
Да, недолго мне осталось веселиться...
Не желаю возвращаться я в поэты!
Ни за что! Избавлю мир от графомана,
сочиняющего скверные экспромты.
Чтоб обмен телами снова не случился,
завтра киллеров отправлю в Бирюлёво,
пусть надёжно «отработают» обоих —
Мефистофеля и Шкурного на пару.
Да, прожжённый чёрт с большой закалкой,
а сыграл в конце такого дурака...
... Дело сделано. Прошло уже два года,
и теперь не нахожу себе я места —
тот, застреленный среди пустых бутылок,
графоман бездарный, признан новым Бродским!
Как Есенина, его все почитают.
Едут к дому неуёмные туристы,
свечи жгут и разрисовывают стены —
тем, что мною нарифмовано когда-то!
Вот зачем мне сдался этот чёртов бизнес?!
… А ночами кто-то пакостно хохочет...
