Мех и шёлк (4)

Предыдущая глава

 

 

Глава 4.

Гостеприимство для хозяина

 

Ночь в темнице тянулась нескончаемо долго и показалась принцу воплощением самых страшных кошмаров. Он даже представить не мог, что лишь пара ударов кнута способна настолько сделать невыносимой жизнь. Вилан поклялся, что никогда и никого не будет наказывать таким образом.

 

А ведь ему не так сильно досталось. Он помнил, как отец устраивал показательные порки, и ударов там было не два, а намного больше. Иногда после работы палача даже холодная вода долгое время не приводила бедняг в чувство.

 

«Интересно, а был бы я сейчас в себе, если бы не ограничились двумя ударами? — думал Вилан. — Или Фролло таким образом хотел просто показать свою власть, указав моё теперешнее место, и нанести ущерб не телу, но душе или королевской чести, посрамив перед придворными?»

 

Как и рассказывал палач Дил, рана напомнила о себе только спустя четверть движения светила по небосводу. И если юноша предполагал, что столкнётся с ощущением глубокого пореза ножом, то навалившийся каскад боли разрушил наивную иллюзию. Боль казалась непроходящей, усиливающейся при каждом неосторожном движении. Спину дико саднило. Иногда хотелось вскрикнуть, но на это просто не было сил. Поэтому получалось что-то вроде жалобного скулежа.

 

Надежда таяла с каждым ударом сердца, который отдавался болью в ране и тяжелым гулом в голове. Ждать от варвара дипломатического решения ситуации глупо. Вилан прикусил дрожащую губу и проглотил застрявший в горле ком.

 

Значит, его таки казнят. И хорошо, если это будет банальное отсечение головы. А если нет. Если Фролло захочет поразвлечься?

 

Вилана прошиб холодный пот и начало колотить.

 

А если варвар решит устроить что-то вроде распятия, долгое и мучительное?

 

«Придётся терпеть, Вилан, — отчеканил внутренний голос. — Соберись, что это ты раскис, как бесштанный сорванец?»

 

Принц тряхнул головой, пытаясь отогнать картины ужасных пыток и казней, которые, как назло, подсовывало безжалостное воображение, но лишь охнул, и его тут же стошнило.

 

После этого стало легче, боль немного отступила, но усилился озноб. У измученного юноши зубы стали выбивать какую-то странную мелодию.

 

Вилану казалось, что до утра дожить не получится. Но кое-как светило, сделав полукруг в бездне, в положенный час вынырнуло на небосводе.

 

Лишь только первые любопытные лучи заглянули в отверстие решетчатого окна, дабы проверить, что там происходит, как туда заглянул с другой стороны тюремщик. С печальным лязгом отворилась массивная дверь, и на пороге возник знакомый детина. В одной руке он держал миску с чем-то дымящимся, а в другой краюху хлеба, выпеченного из лузги. Он поставил нехитрый завтрак прямо на камни пола и деловито произнёс:

 

— Ешь, а потом повелитель Фролло снова хочет видеть тебя!

 

Не успел звук фразы стихнуть, как тюремщик снова захлопнул дверь. Хоть завтрак был совсем не королевским, даже не крестьянским, юноша понимал, что если он хочет жить, ему нужны силы. А чтобы силы пришли, придется есть. Ведь он пока жив, а значит, не всё потеряно. Принц решил бороться до конца, до самого своего последнего вздоха не отчаиваться.

 

Опустошив миску, Вилан подошёл к двери и постучал в неё с приглушённым окриком, потому что в полную силу крикнуть вряд ли мог:

 

— Эй, Фавр, Фавр! Подойди сюда, пожалуйста!

 

Через минуту послышалось движение и приближающиеся шаги:

 

— Ну чего тебе ещё, высочество? Поел, так поставь посуду, потом её уберут.

 

— Нет, Фавр, мне нужна твоя помощь.

 

Тюремщик так и стал как вкопанный, с недоумением глядя сквозь окошко на принца.

 

— Что ещё за помощь?

 

— Ты не мог бы принести мне в тазике или ведре воды?

 

— Это ещё зачем?

 

— Очень тебя прошу, — сбивчиво полушептал Вилан, — я не могу предстать перед королём, коим является Фролло, в ненадлежащем виде.

 

Фавр насупился, он был озадачен: впервые в жизни его просили. К нему обращались как к человеку, а не как к безмозглой скотине или ещё хуже, подстилке, которая валяется у дверей. На него не смотрели презрительным высокомерным взглядом, как на кусок навоза, случайно попавшегося под ноги. И просил не кто-нибудь, а особа королевских кровей.

 

Не веря своим ушам, он резко повернулся на каблуках и скрылся в недрах коридора.

 

Вилан лишь разочарованно вздохнул. Ему очень не хотелось предстать перед Фролло в таком неприглядном виде. Что бы ни случилось, а дворцовый этикет никто не отменял. Брошенный в темницу он не перестал быть принцем.

 

Но не успел юноша подумать про это, как дверь заскрипела и открылась. В проеме стоял Фавр, держа в руке деревянное ведро с водой.

 

Вилан подскочил и тут же осел, застонав. А потом кивнул тюремщику:

 

— Благодарю тебя!

 

Затем подошёл к ведру и, присев на колени, набрал полные ладони воды. Она оказалась ледяной. Он плеснул себе на лицо. Это немного взбодрило. Затем Вилан попытался плеснуть себе на спину и вздрогнул.

 

Видя эти неловкие потуги, Фавр, хмыкнул:

 

— Подожди, высочество. Я сейчас.

 

Пока тюремщик куда-то ходил, Вилан пришёл к тому, что ледяной водой обмывать рану не очень хорошая идея. Поэтому в сложившихся обстоятельствах решил немного прибегнуть к магии, которую запретил Алкир по всем частям Алкиона, кроме Кирсании, разрешив использовать эти умения только последователям старшего ростка Кирсы. Эти умения в большинстве своём были утрачены, но кое-что знатные кирсанийцы передавали по наследству естественным путём. Так и у него проявились нужные способности, доставшиеся от матери, а она ещё и приложила усилия, чтобы их развить.

 

«Как там учила мама… Расслабься, представь себя растворённой в окружающем частицей мира, услышь, как колышется его сердце, почувствуй его силу. И возьми, попросив, её часть. Но никогда не используй во зло. Ибо она, сделав круг, вернётся к тебе же…»

 

Поймав на ладонь луч светила, Вилан закрыл глаза и сконцентрировался на мысли, как он растворяет его в воде, а вода вбирает в себя тепло. Юноша сильно напрягся, будто нужно было поднять тяжёлый камень, ощущая как через него проходит, увеличиваясь, жар. А потом послышался хлопок, и вода в ведре вскипела.

 

В это время как раз вернулся Фавр. Он с округлившимися глазами наблюдал за происходящим и долго не мог вымолвить ни слова.

 

— Драгуса тут нет, — виновато смотрел на своего тюремщика юноша, зная как к подобным умениям относятся простые люди, — а рану холодной водой обмывать не слишком приятно.

 

Фавр оторопел: этот мальчишка что, оправдывается перед ним, простым солдатом.

 

— Ты это, высочество. Может, тебе помочь, а то как до спины дотянешься?

 

Услышав такое предложение, Вилан очень обрадовался.

 

— Если ты будешь так любезен, Фавр, я буду премного благодарен, — на юном лице проступило облегчение.

 

— Знаем мы вашу благодарность, — заворчал тюремщик, смачивая принесённую мягкую чистую тряпицу и помогая Вилану промыть рану.

 

Юноша пару раз дёрнулся, напрягся, но, сделав усилие, всё-таки расслабился. Фавр промыл, а затем положил на сочащуюся сукровицей поверхность принесённые белые листья мягкого растения. Они имели свойства впитывать кровь и заживлять раны. Затем он аккуратно обмотал вокруг торса Вилана ещё один кусок тонкой мягкой материи.

 

— Вот так лучше, — Фавр остался доволен работой, — и ещё, на вот, — он протянул Вилану свёрток. — Брал себе на смену, но тебе нужнее, не в мешке же тебе снова идти к повелителю Фролло. Если не побрезгуешь, там туника, пусть и не новая, да сандалии, тоже не из-под молотка сапожника, но вполне добротные. Всё чистое. Только из прачечной.

 

— Ты очень добр ко мне, Фавр, — Вилан склонил голову, к сожалению, я даже не знаю, чем смогу отблагодарить, и смогу ли… — лицо юноши стало грустным, уголки губ опустились.

 

— Вы уже отблагодарили, ваше высочество, — сказал тюремщик, уже обращаясь к нему не с насмешкой, но с уважением.

 

Вилан смотрел вопросительно.

 

— Человеческим обращением! Вы напомнили о том, что я человек, а не жадное грязное животное, которое живёт лишь для того, чтобы поглощать пищу и давать приплод.

 

Принц положил ладонь на грудь и склонился, выказывая свою уважительную позицию к речи Фавра.

 

***

 

 

 

Вилан шёл очень медленно, хотя его постоянно подгоняли тюремщики. Каждое неловкое движение напоминало о ране на спине.

 

Подаренная Фавром одежда была грубоватой, но намного мягче мешковины. По вороту и рукавам плясала синяя вышивка из крестов, образуя стройные узоры, что делало её немного нарядной. Туника висела на Вилане балахоном, хотя он и попытался подвязать ее на поясе куском бечёвки, точно таким же, каким собрал волосы в хвост волосы на затылке. Сандалии оказались велики, но всё же это было лучше, чем ступать босыми ногами по холодным камням пола.

 

Когда Фролло увидел принца, то от пристального взгляда завоевателя не утаилось, как впали огромные глаза, как заострились и без того тонкие черты лица, да и в целом юноша осунулся. Не осталось незамеченным и то, что он изо всех сил старается виду не показать, что его что-то не устраивает, будто провёл ночь в компании нежного женского тела на пуховой перине. Принц держался ровно. Хотя иногда лицо перекашивало при неловком движении.

 

— Я подумал над твоим предложением, Вилан! — пробасил Фролло. — И решил, что ты и вправду можешь сгодиться…

 

В зале повисла мёртвая тишина. Принц обратился в слух и невольно сжал кулаки: неужели варвар внял гласу разума. Но следующая фраза будто припечатала наивного к полу:

 

— Чистить сапоги, подносить еду, омывать ноги… Мне нужен паж! — Фролло беззастенчиво рассмеялся низкими раскатами прямо в лицо Вилану.

 

Губы юноши сжались в узкую полоску. Но, несмотря ни на что, он опять одарил Фролло учтивым полупоклоном:

 

— Владыка Фролло, бесспорно, я справлюсь с подобной работой. Но ведь неразумно дорогим заговорённым клинком тонкой ковки колоть дрова. Ни клинку, ни хозяину клинка от подобных действий пользы не будет.

 

— Опять смеешь мне дерзить, щенок! — лицо Фролло начало наливаться гневом. — А что, если я прикажу сейчас отрезать твой острый язык, немой раб порой на вес золота.

 

Вилан замер на секунду. Переговоры вновь шли не в ту сторону. Но принц готов был даже чистить сапоги варвара, только бы тот не казнил его. Сейчас главной целью было выжить.

 

— Владыка Фролло, разве бы смел я дерзить кому-либо. Я в вашей власти, и, несомненно, вы можете отрезать мне язык, выколоть глаза, залить кипящей смолы в горло. Но нужен ли вам меч без эфеса?.. Что я смогу дать и как буду полезен в таком состоянии?..

 

Опять человек за троном что-то шепнул королю-варвару, и тот хмыкнул:

 

— Меч без эфеса, говоришь… Хмм… Языком плетёшь кружева хорошо, как умелая кружевница крюком.

 

— Я с почтением почищу ваши сапоги и омою ноги, владыка Фролло, Квижнум гостеприимен, и оказать заботу гостю — великая радость! — Вилан говорил спокойно, оглядывая разинувших рты придворных Фролло, которых было полно в зале. И ни одного знакомого лица. Все из когорты завоевателя.

 

— Не забывай, что я в Квижнуме теперь не гость, а хозяин! — сквозь зубы почти прорычал Фролло.

 

— И хозяин может быть гостем, — спокойно глядя в искрящиеся глаза владыки проговорил Вилан.

 

— Гостеприимство, говоришь, — усмехнулся Фролло, — так гостей принято пирами встречать. А?

 

— Если вы позволите, то я с удовольствием собственноручно приготовлю для вас и ваших людей блюда нашего народа. А также устрою пир, достойный Квижнума, — Вилан смиренно опустил голову.

 

— Ты ставишь мне условия? — Фролло в упор смотрел на юношу.

 

— Я всего лишь хочу познакомить вас с Квижнумом, раскрыть его грани… Показать, насколько он может быть ярким и добрым к людям.

 

Фролло перебил:

 

— Ладно. Я дам тебе шанс. Потому что, познакомившись с твоим отцом, а потом с тобой, так и не могу понять, что же такое Квижнум. Какой он на самом деле. Вы — две абсолютно разные стороны монеты.

 

— Я с удовольствием раскрою разные грани и стороны своей страны. Только мне понадобятся помощники.

 

— Хорошо. Я прикажу дать тебе помощников, выберешь нужных людей. Даже если они находятся сейчас в темнице, ты можешь их освободить для организации пира. Но смотри, если ваши блюда мне не понравятся, — он вытянул из небольших ножен, крепящихся к поясу, острый кинжал с костяной резной ручкой, — я этим кинжалом медленно-медленно отрежу тебе голову, и она станет главным блюдом на нашем пиру.

 

— Поверьте, моя голова совершенно непригодна в качестве деликатеса, а вот наши народные блюда, очень даже, — не дрогнув ответил Вилан.

 

— Ладно! Уведите в его бывшие покои. И следите в оба, нет, в четверо. Если что не так, шкуру спущу и посыплю солью всё, что находится под ней!

 

 

Следующая глава