5. Лестница в смерть

5. ЛЕСТНИЦА В СМЕРТЬ
 
1.
Который день стучит по жести
осенний, грустный, затяжной
(скорее, это тишиной
назвать бы надо). Сели вместе
с женой и вспомнили: одной
на нас хватило бы гранаты
кумулятивной. А зарплаты
трёх-четырёх врачей — ни-ни!
Ни даже пенсии двукратной!
О, времена! О, нравы! Мятный
пожуй-ка «орбит»! В наши дни
остались только дождь и скука.
Что до стихов, они… — А ну-ка,
жена, из Пушкина прочти:
«Влачусь угрюмый, одинокий,
Окаменел мой дух жестокий…»
У, это формула почти,
хотя и несколько сухая.
А дождь идёт, не утихая,
и скоро вьюга, скоро тьма
страну окутает больную,
и мы в пучину ледяную
сойдём с непрочного ума!
 
2.
Судьба убедительна в целом,
и в частности, больше всего
следит за измученным телом —
как девочка куклу, его
внимательно вертит и где-то
ломает внезапно. Смотри,
как много печального света
в расплаве осенней зари:
вон в окнах котельной фанера
с разводами гнили в углах,
а там, у больничного сквера,
майор на чужих костылях.
 
3.
Друг — предаст, жена — изменит,
только быстрая вода
русло каменное пенит,
убегая в Никуда.
 
«Пить не хочется!» — «А надо!» —
«Жить не хочется!» — «Не сметь!..»
Давят сумерки Аккада,
в Пиренеях бродит смерть.
 
Синий снег лежит на ёлках.
Ночь густую шевеля,
в небе светятся осколки
чаши с Божьего стола.
 
То ли Он целует, то ли
в грудь вонзает острый кол.
«Потерпи, — твердит, — от боли
в сердце вырастет глагол!..»
 
4.
Слышишь, в глубинах ночи
синие звёзды лгут?
Жизнь моя, ты короче,
чем кумача лоскут.
 
Ждать ли тебя повторно?
Злостью раскалена,
ты горячее горна,
глубже морского дна.
 
Ты, как с обрыва камни,
как на врага — орда.
Раненым вепрем в яме
сердце туда-сюда.
 
Жизнь — посильнее хука
в челюсть — в глазах плывёт!
Только б не дважды, сука!
Мне и одной-то — вот!
 
5.
Вечером ветер с Невы, снежок,
в чёрной воде проплывают льдины.
— Господи, дай же до середины
жизни дожить! — Доживёшь, дружок.
 
— Ну, ничего — дотянул! Мерси!
Полдень. Троллейбус идёт рогатый,
снег на ступени ложится ватный.
— Господи… — Что ты пристал? Спроси
что-то попроще! Когда-когда!
Завтра. Устроит? — Спасибо, Боже!
Чёрный буксир и под ним вода
чёрная-чёрная, злая тоже.
 
6.
В морозном, Анечка,
стекле надышит круг, прильнёт
моя, как девочка, душа к твоей душе, когда
ты будешь женщиной моей — в глазах огонь и лёд —
ты будешь женщиной моей — и если вдруг беда,
как мытарь, грубо постучит в наш обнищавший дом,
и если смерть махнёт косой из тёмного угла,
да так, что прочь не отогнать костлявую крестом,
да так, что выдохнет «пора» и сядет у стола,
и прозвучит её смешок сухой и жестяной,
как на камнях последний звон иудиных монет,
ты будешь женщиной моей... но не стремись за мной
туда, где даже пыльных звёзд на небосклоне нет.
 
7.
Пьяный барыга-ветер ночью с ножом в руке
стукнет в окно, и сердце вдруг оборвётся: — Кто?
Кто там? Кого там носит? — Мне бы погреться, кхе...
— Смертынька, ты ли? — Я ли? Ты отвори, браток!
 
Глянешь, а там, за дверью, только седая мгла,
рыжей листвы охапки вымело на крыльцо.
Выдохнешь: — Ну и славно. Всё-таки жизнь была…
И растопыришь пальцы,
ощупывая
лицо.
 
8.
Кабинет окулиста. Мошенник в кресле
сообщает: — Бардак, депутаты, драма…
Трёхметровые буквы «ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ»
за окном на ограде, а выше храма
дым трубы комбината. Уже понятно,
что никто не поможет. Лукавый доктор
повторяет: — Закон, Президент, оплата…
Говорит: — Я в другой бы стране бы… Ротор
у него, а не просто язык, и мелет,
мелет что-то. Толкаю с женой коляску
в коридор… И что нам, на самом деле,
ожидать? «ВОСКРЕСЕ ХРИСТОС». На краску
не скупились, и надпись приятна глазу,
как иная красотка (смотри рекламу).
А жена всё одну повторяет фразу:
— ВОЛЧЬЯ ЯМА!.. Вырыли ВОЛЧЬЮ ЯМУ!..
 
9.
Где сосны похожи на трубы
играющих Баха органов,
зима мне напиток простуды
лила из небесных стаканов.
 
Меж тем-то,
раздвинувши толщу
дождя, начитавшись арапа,
я тьму эту властную, волчью,
как неженку робкую, лапал.
 
Так шёл по раскисшей грунтовке
и маялся: «Сердце навылет,
как в яблочко бьют из винтовки,
пробито любовью. О, ты ли,
о, ты ли умрёшь, золотая,
Шушара, мой ангел нездешний?»
 
И сосны стонали, рыдая,
и выл березняк облетевший,
 
и ночь подвывала о чём-то,
и, мгу выкликая недобро,
вопила у края болота
нечистая сила
Хвороба.