Здесь не хотят ни смотреть ни видеть.

Здесь не хотят ни смотреть не видеть, и чувства тоже не задались. Осталось только желанье выпить, и разогнать всех командой "Брысь". Здесь не хотят ни любви ни секса, лишь кокаина и табака, что б не блуждать по глубинам текста, но вместо кокса у них мука.

Идут направо, идут налево, всё больше ощупью и клюкой. Там всё сгнило', прежде чем поспело, и вместо здравия упокой.

 

И так скрежещут глаза зимою, а чем ещё? В них голимый лёд. И каждый мается с перепою, крестя испуганно медный лоб. Стоят на папертях, в переходах, в хрущевках, сталинках и дворцах. И говорят о бл..дях и модах, и высыпают на главы прах. Без покаяний и с таковыми, не для сердец, а для прочих глаз, из за спины достают святыни, на них спуская и пар и газ.

 

И давят газ, но всё чаще тормоз, или включается задний ход, как некий скрепный и стрёмный бонус, навроде банки чухонских шпрот. Где рыба плотно лежит рядами, и смотрит глазом одним наверх. И видит как истлевает знамя, и пролетает над банкой стерх. А здесь все чешутся над бутылкой, их по ночам теребят клопы. И ходит шутка про глаз и вилку, но одноглазые не видны.

 

Они глядят на восток, на запад, на юг, на север они глядят. И ковыляют с клюкою в лапах, но им все кажется что летят. Они глядят, нихрена не видят, а нынче плюсом теряют нюх. Они боятся что их обидят, и в страхе жгут тополиный пух. А тополей во дворах здесь много, в хрущёвках сталинках и дворцах. Дым от огня достигает Бога, а плямя всё обращает в прах.

 

Хрущевки сталинки и палаты, царей, крестьян и цареубийц. И здесь у каждого есть стигматы, и очень много разбитых лиц. И очень много разбитых судеб, дорог и порванных проводов. И нет совсем неподкупных судей, и скоморохи среди столов, пьяны мертвецки лежат в проходах, или отправились за моря. Они поют о бл..дях и модах, о самом главном не говоря.

 

И не хотят ни смотреть, ни видеть, как время замерло на часах. В момент когда вроде нужно выпить, рыдая горько о волосах. С главы которая возле плахи, на лобном месте лежит смердя. Который век, а всё те же страхи, из мёртвых глаз поглядят скорбя. И отразятся в глазах идущих,

С клюкой по кругу и по грязи', слепых, неслышащих, непоющих, у них всё схвачено, на мази. У них есть бл..ди, у них есть мода, и есть у них тополиный пух. Их от изжоги врачует сода, Вот только много клопов и мух.

 

И может быть Бог меня услышит, почуяв дым старых тополей. И ниспошлёт избавленье свыше, от моды выпивки и бл..дей.