2. Восток — судьба моя

2. ВОСТОК — СУДЬБА МОЯ

 

1.

Плацкарт. Бакинский поезд. Боковая.

Беспомощно ступни торчат в проход.

Как муэдзин, протяжно завывая,

седой и непонятливый Ашот

тележку катит с жёлтым лимонадом —

на этикетках чёрный минарет.

Узбеки потянулись ближе к нардам.

Как чай калмыцкий, солнцем разогрет

здесь душный воздух. Деньги перепрятав,

в окно смотрю рассеянно: пуста

безвидная пустыня — ни куста,

ни деревца, ни птицы, ни креста,

одни таджички чёрные в халатах,

одна лазурь, одна дороги лента,

торчит на горизонте ржавый кран.

Вот, Боже ж мой, угрюмая планета!

Что, неужели люди по утрам

и здесь довольны тоже? Как, откуда

у них надежда?.. Солнце жарит — жуть!

И пыльный переезд, и два верблюда

колючку, полусонные, жуют…

 

Смогу ли жить я долго на чужбине?

О, ты, судьба, оставишь ли меня

здесь, в Азии, в сухой полупустыне?

Мне родина нужна одна, одна

в снегах, в туманах и с дождями ледяными.

 

2.

О, Восток — это тонкое, в общем-то, дело.

Подожди, не спеши!

Булки тёплой купи, ароматной и белой, —

голубям покроши.

 

На аллее сидят наркоманы-подростки —

пожалей дураков.

Разгружают с «газели» какие-то доски

возле парадняков.

 

За капотом помятым разбитая фара,

и торчат провода.

Свежей рыбой отчаянно пахнет с базара.

Это всё не беда!

 

А беда — до Москвы далеко, как до Бога.

Ты в печали, эстет?

Здесь течёт тяжело грязноватая Волга

в серо-жёлтую степь,

 

и «салам» отвечает старуха седая —

смейся, ты, идиот!

Астраханская пыль на штаны оседает.

Жизнь идёт, как идёт.

 

3.

Весь день медведи на цепи

гуляли возле шапито.

На мне сидело буквой «пи»

демисезонное пальто.

 

Я на углу стоял, как столб,

купил сокурснице беляш

(я ленинградский был набоб).

Она пришла. «Ах, Маша, дашь?» —

 

хотел спросить и не спросил.

Ну, разве мог я знать тогда,

что в этой речке караси

и невозвратная вода?

 

Теперь я вовсе тот роман

уже не вспомню… Ну и что?

Садится солнце за лиман,

и нет в пустыне шапито.

 

В лохмотьях Азия, салют!

Над жёлтой, высохшей рекой

бредёт чудовищный верблюд,

и я другой, совсем другой.

 

4.

Ай, зной стоит такой суровый, как бензина

настой и шаурмы, арбузов и бабла.

Вот женщина хиджаб сняла у магазина,

и кажется, меня она как раз ждала.

 

Армянский ресторан, но мне сюда не надо —

я злачные места миную за версту.

У тополя в тени — альпийская прохлада

и радугу фонтан швыряет в высоту.

 

А на углу застыл печальный отрок смуглый

и смотрит в синеву на белый минарет.

Там догорает диск какой-то рыбкой снулой

и обещает всё, чего на свете нет!

 

5.

Как невыспавшийся инок,

на кошачий поединок

разлохматившийся кот

из распахнутых ворот

неуверенно выходит.

А по Волге теплоходик

перепуганный бежит.

Две старухи платежи

коммунальные склоняют

возле рынка, и ломают

экскаваторы барак,

а таджичка «доширак»

ест из кружки на асфальте.

Вот и я «Весну в Фиальте»

у окна читаю. Мы

здесь на жизнь обречены.

Или, может быть, на гибель?

Говоришь: — Медведик, видел

эту чахлую траву?

— Эту? Видел. Доживу

до весны. — Давай Полански

мы скачаем… Астраханский

ветер, пыль и впереди

счастье: — Жди!

 

6.

Полутьма, но гудит вентилятор,

и мешает кошачий концерт.

А судьба, как мешком инкассатор,

побренчала, и вот на десерт

звёздных пара над крышей осколков —

серебро. Повезло? Ни шиша!

У меня только Гоголь, Набоков,

у меня только рай шалаша:

чай калмыцкий, сверчок под кроватью,

жар ночной в Прикаспийской степи.

Ах, Шушара, любимая, к платью

твоему прикоснулся я… спи,

крепко спи, рассмотри до рассвета

просмолённый рыбачий баркас,

крики чаек, стенания ветра,

как танцуешь ты раз-два-три-раз,

и улыбку волшебную — это

всё, что нужно! Достаточно с нас!

 

7.

Я слышал: священную суру бубнит

в мечети цветистый Восток,

где каждый немного поэт и бандит,

а кровь у него — кипяток.

 

Но тронулся поезд — сожжённая степь

плыла бесконечно в окне.

Колёса железный исполнили степ

троим пассажирам и мне.

 

Малыш-татарчонок всё спрашивал: — Дядь,

а что там, за краем земли?..

Сидел я и думал: «Нельзя же сказать:

“Там небо. Ну всё, отвали”».

 

И я отвечал: — Понимаешь, в конце

там тысячи, тысячи звёзд.

И где-то в галактики дальней кольце

такой же вот поезд идёт.

 

А в нём татарчонок на степи глядит

и хочет узнать, почему

за столиком дядя угрюм и сердит

и не отвечает ему?..

 

Молчали, и встречный тревожно басил.

И шпалы, верста за верстой,

считая, плацкартный меня уносил

от нежной, единственной, той.

 

8.

...И мутная Волга, и весь этот хлам

домов деревянных, и колокол медный

над ними, и весь тот базарный бедлам,

где пряностей запах, и запах конфетный,

напомнивший счастье семейное, — всё

присыпано пылью провинции бедной.

Шушарочка, хочется всё же лицо

каспийскому ветру подставить на этой

земле оскудевшей...

 

P. S. Письмецо

О НЕЙ,

Велимиром недавно воспетой.

 

…Душа не устала любить и прощать,

и жизнь, как заманчивый фильм Голливуда,

идёт бесконечно, но так хороша,

как будто ещё не родился Иуда,

как будто я — мальчик Давид, и праща

надёжна, и куст полыхает, —

О, ЧУДО!