Воробьиные боги
Михаилу Богуславскому
Челябинск. Лето. Ни жара, ни дождь.
Желтеющие листья в переулках.
На кожу тополя ладонь кладёшь
и сердце различает голос гулкий
древесной сердцевины. Ты уйдёшь,
а дерево, запомнившее ритм твой…
Узор коры твою заполнит дрожь
и листик новый выпустит
– Молитвой –
На четверых – бутылка коньяка.
Мы отыскали одинокий столик
в тени ветвей – возможность уника-
льная поговорить за столько
календарей исчёрканных, пока
целуются стаканчики краями,
а город нас качает на руках
и тропы осыпает воробьями.
Себя насколько помню, воробьи
на всякое распитие слетались:
нас нищее стяжательство роднит.
Вся стая как большой глазной хрусталик
за пиршеством внимательно следит
и, если мы пошлём кусочек сыра,
то, значит, будет свара, и среди
дерущихся найдётся тот, кто стырит
кусочек этот. Клювом щёлк вослед
опешившая стая – шанс упущен!
Укравший сыр возлюблен, свят и лет
ему прибавит небо сыр имущих.
И брюк моих протёршийся вельвет,
и треснувшие жёлтые ботинки –
для птичьих глаз всё излучает свет
и составляет общую картинку.
Поскольку в миг, когда мы вчетвером
над рынком воробьиным пьём нектар и
амброзию вкушаем за столом
у здания наук гуманитарных,
за дружный гогот принимая гром,
воробушек общается с богами,
и воздух, уплотняясь под крылом,
расходится широкими кругами.
