Пассаж

Ночь. Темноту ночную освещая,

Взошла на небо полная луна.

Спят улицы, и люди засыпают,

Но свет в одном окне оповещает:

Кому-то в эту пору не до сна.

 

На столике стоит светильник чинно,

Украшенный кистями пёстрых лент.

На стенке — антикварные картины.

Ту стенку подпирает пианино,

За ним — уставший мученик-студент.

 

На клавишах причудливые тени,

Отбрасываемые светом ламп.

А бедный музыкант — невольник лени.

В ней скрылся он, как волны моря в пене:

Чтоб побороть её, он слишком слаб.

 

Глядит на ноты и штрихи уныло,

Худую щёку подперев рукой.

Казалось, поиграть желанье было,

И был запал, была и в пальцах сила,

А вроде бы и не было такой.

 

Шестнадцатые, а затем триоли

С коварным встречным знаком, да пунктир...

"Ах, дело гиблое. Оставить, что ли?

Зачем нам, пианистам, столько боли,

Когда в итоге на коленях мир

 

Стоит не перед нами, а пред теми,

Кто воет в микрофоны мимо нот?.."

Так думал, восседая в полутени,

Держа потёртый сборник на колене,

Отчаявшийся недоучка тот.

 

Со вздохом, полным брошенных стремлений,

Бормочет, смерив строки от начал:

— Скажи мне, Моцарт, прямо, без зазрений,

О чем ты думал, пресловутый "гений",

Когда пассажи эти сочинял?

 

Вдруг, будто из-под затемненных сводов

Раздался голос (баритон иль бас):

— Ты призывал нас, гениев народов?

Вот, наплодил же свет наш сумасбродов,

Их раньше столько не было у нас!

 

Дрожа всем телом, голосу внимая,

Бедняга повернулся и осел:

Пред ним, как снегопад в начале мая,

На стуле, в пальцах палочку сжимая

И хмурясь, Римский-Корсаков сидел.

 

Открывши рот, герой наш поперхнулся,

Глаза зажмурил, тут же вновь открыл,

Со страхом к инструменту обернулся,

На всякий случай лба рукой коснулся,

Вдохнул и в изумлении застыл.

 

Стараясь не расплакаться с позором,

Молчал, но взгляда отвести не мог.

Молчал и Римский-Корсаков, с укором

Сверля ученика угрюмым взором...

Вдруг тишину пронзил дверной звонок.

 

Поднялся пианист, слегка шатаясь,

Не отводя от Корсакова глаз.

К двери пошёл, лишь не упасть стараясь,

На стены как-то странно опираясь,

Так, словно шёл сегодня в первый раз.

 

Трясясь, как будто он на поле боя,

Пытаясь не заплакать со всех сил,

Расшатанные нервы успокоя,

В двери он ключик повернул рукою,

И тут же ключ едва не уронил.

 

За дверью, скромно шаркая ногою

И опустив куда-то на порог

Невинный взгляд, стоял Шопен. Рукою

Он левой Листа вёл вслед за собою,

А правой нажимал дверной звонок.

 

— Должно быть, наш визит Вас потревожил?

Всё это это в первый и последний раз, —

Изрёк романтик.

"Милостивый боже,

Вы посмотрите, до чего я дожил?" —

Подумалось студенту в этот час.

 

Хотел закрыть он дверь, но только руки

Не слушались. Кружилась голова,

Усиливала неизвестность муки...

Вдруг с лестницы студент услышал звуки:

Взглянул, а там уж целая толпа.

 

Чуть отступив вглубь собственной квартиры,

Он наблюдал, как будто в забытьи,

Как гении, творцы, людей кумиры

Неся с собою флейты, скрипки, лиры,

Смычки, пюпитры, сборники свои,

 

Шутя, кривляясь, весело болтая,

Заходят в двери, как к себе домой.

А сам он, чуть ли на пол не сползая,

Дрожа и ничего не понимая,

Стоит у стенки молча, как немой.

 

Стараясь лишний раз не шевелиться,

Окинул осторожным взглядом он

Вошедших: нарезал Скарлатти пиццу,

Зачем-то сжал в руках Чайковский спицы,

Поставил чайник Феликс Мендельсон;

 

Бизе читал, присевши в кресло, книгу

О том, как культивировать газон;

Совал Бетховен в нос Сальери фигу,

Плясали вместе Бахи все под жигу,

А Гендель с Глюком пели в унисон.

 

Ловя порой взволнованные взоры,

Отбившийся от всех, совсем один,

Чертил на стенах странные узоры

(Средь них преобладали мухоморы)

И музыкант, и химик — Бородин.

 

Опустошив за раз корчагу с квасом,

Случайно опрокинув на пол соль,

Воскликнул Мусоргский открытым басом:

— Эй, граждане, не знаете ль вы часом,

Где можно раздобыть тут алкоголь?

 

Вертелся Глинка возле обогрева,

А Шуман тихо Шуберту шепнул:

— Ах, милый, не подскажете ли мне Вы,

Зачем мы тут, зачем поют напевы,

И отчего такой стоит здесь гул?..

 

— Неужто Вы, приятель, позабыли? --

Со вздохом выгнул Франц густую бровь.

— Еще тогда, когда мы с Вами жили,

На небесах закон установили:

На землю мы вернуться можем вновь,

 

Коль, специально или ненароком,

Чуть полная луна явит свой лик,

Нас призовёт студент. Он жертва рока!

И будет наш визит ему уроком:

Поплатится несчастный ученик!

 

И снова очень жалобно, уныло,

Несчастная заскрежетала дверь

И отворилась с небывалой силой,

А всё собрание заголосило:

— Сам Моцарт! Не соскучимся теперь!

 

Со всеми поздоровавшись приветно,

Остановился Амадей, и вдруг

Студенту улыбнулся чуть заметно,

Рукою поманил вполне конкретно

И сам обнял его, как старый друг.

 

— Ты звал меня? Коль я не ошибаюсь,

Хотел какой-то мне задать вопрос? —

Поинтересовался Моцарт, улыбаясь.

 

— Экзамен завтра, я вот загибаюсь,

Ох, чувствую, пойдёт всё под откос.

 

— Я помогу тебе, дитя искусства,

Нельзя чудесный упустить момент!

Ты думаешь, что всё совсем уж пусто?

Я научу тебя раскрытью чувства,

Ну, покажи мне, мальчик, инструмент!

 

Обрадовался тут студент, и вскоре

У инструмента с Моцартом стоял.

"Ну всё, — решил, — забыто моё горе,

Хоть и четыре знака в фа миноре!"

И в страстном предвкушеньи засиял.

 

Промолвил Моцарт, чуть взглянув на ноты:

— О, узнаю фантазию свою!

Писал я их, им не ведя учёта,

Но в каждой — смысл свой, мои заботы...

Сыграй же мне пассаж, я посмотрю.

 

Студент похолодел. Не доучил же...

Но сел и в ноты робко заглянул.

Он начал, да не то: должно быть ниже,

Педали много, руку к чёрным ближе,

Там слишком сильно долю затянул...

 

Закончив, повернулся осторожно,

Но вдруг, набравшись смелости, изрёк:

— Пассаж ужасен! Просто невозможно

Сыграть его! Зачем писать так сложно?

Извольте объяснить, мне невдомёк!

 

Ответил Моцарт тихо и сурово:

— Я покажу, как должен он звучать,

И ты заплатишь за своё же слово.

Тут сел он сам за инструмент неновый,

И начал, в ноты не смотря, играть.

 

Играл студент, и сам хотел кривиться:

Слипался весь пассаж, как вязкий ком.

Играет Моцарт — и пассаж искрится,

Взлетают звуки в вышину, как птицы,

И рассыпаются под потолком.

 

— Когда ж ты занимался, милый мальчик?

Не учишь сам, а обвиняешь нас!

Всё результат безделия, обманщик,

Да ты бы даже как лентяй-шарманщик

И то, не продержался бы и час!

 

Тебя об пианино бы с размаху...

Балда! Работать надо самому!

 

Студент забился в уголок от страха,

Но Моцарт вдруг схватил его, и Баху

Велел:

— Додекафонию ему!

 

— Нет! Нет! Прошу, скорее отпустите,

Только не это! Мама! Не хочу!

Я не хотел! Не думал я! Простите,

Я выучу, лишь только пощадите,

Я доучу! Клянусь! Я доучу!..

 

Тут закружилось всё, как в хороводе,

Пропали музыканты, пустота

Их затянула; как при непогоде,

Блеснула молния на небосводе

И поглотила краски темнота...

 

***

Проснулся ученик в поту холодном,

Вскочил, взглянул на комнату, в окно:

Всё так же, и ничто не чужеродно.

Хотел уже чудак вдохнуть свободно,

Но вспомнилось видение одно.

 

Всё вспомнил он: творцов и их "заботу"...

Прошёлся по спине мурашек рой.

Чуть постояв, окинул взглядом ноты,

Подумал, оценил масштаб работы

И за фортепиано сел герой.

 

Вот чудо: не охвачен уж тоской

Доныне грустный горемыка наш.

Прошел по тексту раз, потом другой,

И вот уже и под его рукой

Совсем иначе зазвучал пассаж.