Август

Густ августейший девятыми Авва,

где-то под сорок в тени...

Льётся с небес раскалённая лава.

В мокрую ткань простыни

тело, как краб в свою мыльную пряжу,

вновь завернётся — и в ночь,

мстящую тьмою дневному пейзажу,

видеть который невмочь.

Кто-то бормочет на варварском сленге

непроходимую чушь,

что, мол, приносят нам счастье не деньги,

а единение душ.

Август вовсю попирает законы,

как обезумевший князь —

взглядом Горгоны, сошедшей с иконы,

сыпет арабскую вязь.

Чёрный асфальт раскалён, как жаровня,

воздух пылает, как печь.

Здесь никому ты не друг и не ровня —

слишком гортанная речь.

"Здесь" — это значит, везде и повсюду,

"здесь" это значит — "нигде":

мир показал неприверженность к чуду.

Где-нибудь в Караганде,

или на полюсе — с снежною шапкой —

можно очнуться от грёз,

встав под часами с колючей охапкой

пластиком пахнущих роз —

словно шпион, что идёт на заданье,

или цветной нелегал.

Рушится жизнь, разрушается зданье

из вечно ржавых лекал.

Август — проклятье, небесная кара,

адское пекло и зной,

тонны песка и притоны "Дакара",

если ты не выездной.

Огненный шар дармового светила

льёт бесконечный напалм —

леди Годива и леди Годзилла

бродят средь стриженых пальм,

жухлой травы, пожелтевших газонов

и эвкалиптовых рощ.

Пахнет бензином и гарью промзона,

всюду кустарник и хвощ.

Август. Вцепишись в загривок мустанга,

скачешь куда-то — "держись!"

Крик жизнерадостный орангутанга.

И бесконечная жизнь...