Дмитрий, отсмотрев по телевизору новости, от которых всякий день хотелось пить и выть, опять пошёл по своим мечтам, спасаться от действительности. Мечты его были космического масштаба – как следовало бы устроить жизнь на земле, чтобы и инопланетяне, если есть, позавидовали. Мечты его были источником его постоянного оптимизма, таблеткой от натуральной жизни, бьющей и поддых, и в рожу, и с ножичком она выскакивает, как любовь из подворотни. Он не читал книг, не шастал в интернете, и не знал, что все мечты о переустройстве уже придуманы людьми с надчеловеческим умом, и ведут они в противоположную сторону от красоты его миропредставления. И что они намного страшнее, чем показывают по телевизору. И вот, воспарённый своими захватывающими дух мечтами, он встал и решил промечтаться на уличной лавке у дома. Вид с лавочки открывался на реку, могучую, широкую, до самого горизонта была её ширина. На этой точке слияния реки с горизонтом и претыкался всякий раз Митяй. «Быть того не может, что река наша как море широка, тут какой-то оптический эффект, который горизонт плющит и двигает на глаза как кепку. Нет, тут какая-то оптическая иллюзия, не иначе», - думал он всякий раз. Сел на лавку, воцарил глаза в небо, и сидит в себе, рисует в голове мечты.

- Дмитрий! – Слышит вдруг он окрик. – Сидай на мою лавку, раскумекаем мой самосад. – Сосед тряхнул затёртым мешочком в воздухе. «Не просто так милостивится, жмот» - подумал Дмитрий и не дёрнулся.

- Сам иди, если хвалиться хочешь. Что я тебе, собачонок, к тебе бежать? Попортил все мечты, а я ведь приступил к их новому развитию. – Да видно вкусен был табак, если соседа распирала гордость, превышающая жадобу его, надутую гордость, с щедрой руки которой решил и соседа щепоткой наградить.

Викентий усмехнулся и дошел до лавки соседа.

- На, вкуси. – Протянул с прокрученным на мясорубке табаком и старую, жёлтую, запыленную газету. Оба надрали с неё по куску подлиньше, насыпали и уравняли табак, сплюнули слегка на края, разравняли газетную трубу, размазали по ней слюни для склейки, и вот уже вдули в себя по первому глотку. Дмитрий рванул на весь вздох, а Викентий втянул по уму – в полсилы.

-Эх, за…- тянул в выдохе Митя, и вдруг задохся, а потом почти уже и блевал кашлем. Викентий улыбался от суждения соседских рвущихся легких.

- Ну да просто ад! Дорога в ад! – Наконец просипел, прокашлявшись Митя. – Хорош, стервецки хорош! И экономичен. Семена где взял?

- Это фирменный, молдавский. Купил в городе, в цветном пакете. Растёт, что дерево. Аль не видал в огороде моем?

- Да я что, глазами по твоему огороду шарю? Я выше земли смотрю. Да я и не ведаю, какой он вживую в зелени, а только тёртый брал иногда на базаре, и то, выдохшийся, а то и смешанный с каким-то непотребством. А слышал, что бомжи городские чинарики по городу собирают, шелушат, а потом на базаре толкают людям стаканами. Вот и втянешь в себя всю заразу человеческую вместе с таким-то табачком. А этот – царь! Прямо мозги он мне прочистил! Вот сейчас так ясно вижу, о чем думал. – Тут он как-то возвысил тональность голоса, и на лицо его прилегла возвышенность дурака, залезшего на колокольню.

- Это кто же сказал, что народ спит? Народ не спит, он всё примечает. По каждому дому ползают, летают, пищат и жалят всяческие насекомые мыслей. Примечает да выверяет правильное решение. Он это, мыслит скорее вертикально, чем горизонтально. Он не в силах охватить масштаб земли и склонен запутываться в разности мнений об её устройстве, но масштаб неба он охватывает вполне. В том и парадокс!

- Митяй, чудишь высотой мысли и благорасположением к соседским людям. А они на тебя завтра ружьё поднимут. Не можешь ты просветить их тёмные души. И кто по воле и сочувствию неба живёт? Все хотят брюхо набивать, да так, чтобы из горла валилось лишнее. Все хотят новую тряпку к тряпкам. Железку к железке, самомнение попотчевать, да так, чтобы люди глаза вылупили.

- Кыш! Бога боятся, оглядываются на Него – уже небо охвачено паршивой душой.

Викентий смеётся: - Слышь, опять в раю загремела граната. И сюда добрались, вздыхает людской Родитель.

Дмитрий притих, осмысливая, и снова встрепенулся:

- И знают люди-блуди, что за черту перескакивают, а сигают. Это слабость зрения последствий, и тот самый Авось, что пронесет, и та свинья, что не съест. А Авось тот – Божья Милость, и проносит же часто, вопреки …

- Ой, заткнись. Вот как начнут небо с землей венчать – тошнит меня прямо. Не зря народ все это века сказками называл, а не прописью жизни.

- Сам заткнись, малохольный.

- Вот и поговорили. – захихикал Викентий. - Вот отсюда всё есть, как оно есть. От разности мнений. Рак, лебедь и щука и будут драть мир на куски.

- Нет, не заткнусь. А снова приступлю к тебе. Страх небесный и страх земной щёлкают зубами во мне. И одни зубы китовы, замкнувшие Иова до доведения его до ума, а другие волчьи – отнять жизнь одного для своей жизни.

- Противен ты мне становишься, когда вот так пыжишься умом. Ни до какой правды ты так не дойдешь. Ты её из своего мелкого умишка родить хочешь. Вот это пойми и успокойся.

- Я хотя бы ищу её, а ты живешь, как лопух под забором, безразумно.

- Э, нет, я живу по большинству мнения, я живу с народом, а ты выделяешься нелепо, и хочешь восседать над нами.

- Вот дурак, я ж просто делюсь размыслом своим, с твоим сверяю.

- Ты нас смущаешь. И это уже негода. Ты века хочешь перешарить, перепутать, взять на вилы и как стог сена перевернуть. А в стогу снизу гниль и труха опавшая. Вот что твой розмысл. Не может большинство веками ошибаться. А ты баламут. И зря свой умок-то дрочишь. Что ты тут выведешь? Ахинею и еретизм. Нам Бог все прописал, ты-то тут при чем всё переписывать? А что не живем по Его верному слову – наше право. Вот в чем свобода – слушать Бога или нет. А ты нам что суёшь? Частное мнение дурака! Хочешь успокоиться – живи по Богу и не вороти лишнего.

- Да просто я хотел бы другой мир вкруг себя видеть, и других людей!

- Да в том и твоя беда! Бог этот мир терпит. И этих людей щадит, а ты всего другого хочшь! Понял ты, кто? Богоборник, а не идеалист!

- Сволочь ты небывалая! Вот как ты мою правду вывел!Я же светлый помысел имею, как поправить беду нам, людям.

- А я говорю, ты опасный человек! И более всего для самого себя. Не о том ты мыслишь. У каждого правдовка своя. Ты свою башку своими правилами заселил, а не божьими. Много тут поправлятелей было – миллионы от их поправлений загибли.

- Вот божественный нашёлся! Сроду я в тебе Бога не видал! Шкурная душонка!

- А тебе видать, как я кусочки мяса с своей жадности срезаю и детям своим в горло сую? Тебе видать, как мне это даётся, когда я хочу им , паразитам, морды расквасить, а сам себя примиряю? Тебе видать, как Тонька моя жизнь мою точит и как руки скучают по топору и лопате – чпокнуть её и прикопать! А я вздымаю из себя жалость и терплю это мерзкое чудовище.А потому, что сам хуже её! Тебе видать, с кем я утро встречаю и спать валюсь? С ангелом-хранителем, а то давно бы всех порешил и себя бы к их гробам приложил.

- Страшный ты человечишко, однако, в лютой ненависти живёшь.

- Да, я таков, но я пригибаю свою натуру, ставлю ей на горло гирю, а ты – пряник сладенький . Дурь свою печёшь в своей башке. А с собой не справляешься никак. Всё хочешь выйти за пределы своего ограниченного существа и перемести весь мир, перепутать, соскрести обычаи и залить кровью древние выводы о жизни. Заново всё начать, что через кровь к нам пришло покоем. Никакая красота сюда без крови не придет. Хоть то пойми.

- И что же делать-то на твое мнение? – спросил ошарашенный Дмитрий.

- Живи тихо в своей норе. Разузнай, кто тебе этот непокой в душу вдувает! А мне всё хорошо, пока дети да баба не начинают бесить меня своими заскоками. Они же, паразиты, кровь мою сосут. И знаю я, кто за ними стоит. И вот диво, - он затих, - так вижу, их черти с моим чёртом бодаются, ихние моей смерти хотят, а мой –ихней.

Дмитрия пробила молния ужаса и сострадания.

- Ты это, Вить … Ты глубоко пошел. Что вижу? Я по облакам скакал зайцем, а ты в землю врылся глубоко, в сущность нашу прашную. Ты, Вить, кажись, и в рай пойдешь. За свою войну, а я погибну за так за свои сказки.

- Очнулся ты вроде, да опять не в ту сторону пошёл. Не мерь весь мир собой. Не шатайся, как баба, по мечтам. Бабы они и со своей дурью спасутся, за чадородие. Сожрут они тебя, мечты твои, выпьют все силы.

- Как жить-то мне дальше? Спутал ты мне всю панораму бытия.

- Терпи, что видишь. Твори, что можешь. Больше земля ничего не просит.

- Да это мало человеку, зря тебя слушаю!

- Это мало тебе, балаболу испорченному. Это мало легкомыслию твоему. В мужиках себя мнишь, а на войне и не был. Нет мужика без войны.

- Да ты разве на войне был? Брешешь!

- Вот хочу, но нет прав на тебе крест поставить. Отдать бы тебя чертям ума ради. Жизнь тебя нежит, и титьку бородатому суёт, а бородатый сопли пускает, нюни во рту мнёт.

- Ты стой, не чеши мои руки. Как же выйти на верную дорогу? Она куда ведет? Вверх или вбок?

- Она ведёт к твоему сараю, мечтатель.

- Что?

- На сарай-то свой глянь. - Угол красного кирпичного сарая Митьки откололся и левитировал в воздухе. - Вот ты точно как угол этого сарая, откололся от жизни и паришь. Но шмякнешься неминуче, прямо в гроб.

- А как же меня укрепить?

- Без народа не пристегнуть, – засмеялся Викентий. - Давай размыслим, как стяжку сделать. Ты инструмент собери, материал, и зови. – Сосед шмякнул сверх нормального его по плечу и пошёл к своему дому.

Митя долго смотрел на парящий угол сарая. Многие мысли носились у него в голове мушиным бестолковым роем.

- А прав ты, Витька. Мир бы развалился от таких мечтателей, как я. Мир бы покрылся кровью и гноищем. Мужицкий молоток забивает гвозди в колыбели и гробы, встречает жизнь и провожает. Лопата будет вечно в моде за беспрестанной надобностью. Строить дома, зачинать с жадностью детей, кормить рождённое. Я же вот точно как сарай, откололся от целого и неохватного. От того, что благословил Бог, и варю в одном котле Богово и кесарево. Явный мир для рук, а тайна жизни для души, и сращено это должно быть. А не расколото, как у меня. Из шкуры выпрыгнуть хотел, скосить обязательства. – Ничего он на самом деле ещё не понял, потому что хватал с воздуха застывшие там слова Викентия, и мысли его были недоказанными словами Викентия. Он потом включит осмысление, сочетав его с делом, когда начнёт разбирать свой парящий одним углом сарай, и заведёт простую человеческую мечту – построить из разобранного кирпича новую баню.

- А Витя-то! Поразил! Из зла рождает добро. А я его не уважал, не ведал его серьёзности. Такой злой и юркий, казалось. Да пронырнул глубоко и надо ж, с чертями воюет! Дивь!

Лето 2021