Пуш

Помнит ли, дорогой читатель, что в рассказе про Грайку упоминался его друг – чёрный котёнок Пуш? Назвали его так потому, что он был, ну просто невероятно пушистым. Катенька (Лесина мама в детстве) очень любила зарываться пальцами в его мягкую, блестящую шёрстку и слегка теребить котёнка. Пушу это тоже нравилось! Он начинал громко урчать, тереться о Катенькину руку, подставляя то один, то другой бок, и всячески выражать своё удовольствие. Пуш урчал, Катенька ласкала его, и оба были чрезвычайно довольны друг другом. Иногда, когда Катенька была занята и не уделяла Пушу дОлжного, с его точки зрения, внимания, он ходил за ней по пятам и громко, возмущённо мявкал, словно говоря: «Нет дел важнее, чем чесание домашнего кота!». Катенька, смеясь, отбивалась, но иногда Пуш так возмущался, что мог и подцапнуть. Правда, ему тут же становилась стыдно, но сделанное – сделано.

А в целом, все в доме жили дружно, что не исключало у Пуша любви к проделкам. Одна из них очень возмущала Катиных родителей. Забава Пуша заключалась в следующей. Рядом с тахтой родителей стоял массивный и высокий антикварный шкаф красного дерева с изумительной резьбой на дверцах (знатоки говорили, что в ней скрыты тайные символы и даже видели в ней чашу Грааля) и с узорным навершием в виде вазы с розами. Пуш, который лазал очень ловко и невероятно высоко прыгал, взбирался на шкаф и прятался за вазу. Так как ваза была большая, а Пуш – маленький и чёрный, видно снизу его не было, а он полёживал там себе, словно подстерегая мышь, и ждал, когда родители Кати, наконец-то, угомонятся и лягут спать. Родители укладывались на ночлег, иногда некоторое время переговаривались, иногда сразу желали друг другу спокойной ночи и постепенно засыпали.

Тут-то и наступал долгожданный момент! Пуш вылезал из-за вазы, подкрадывался к краю шкафа и с победным мявком прыгал кому-нибудь из родителей на живот. Вскрик, ох, шлепок, и довольный Пуш мог спокойно отправляться спать с чувством хорошо выполненного долга! Мышь «попалась»!

Чего только родители не придумывали, чтобы отучить его от этого! Ничего не помогало! И в детской его запирали (там он кричал, пока его не выпускали), и пытались дать снотворное (он недолго спал, а потом всё повторялось), и пробовали как-то оградить шкаф…Но разве такого бойкого и ловкого котёнка остановишь! Родители махнули рукой и смирились. Как выяснилось, это было самым правильным решением. Когда котёнок подрос и превратился в роскошного кота с длинными усами, ему стало сложно забираться на старинный шкаф, и его прыжки сами собой прекратились.

А однажды Пуш всех очень напугал. Дело было так. В комнату, где жили Катины родители, выходила трёхсторонняя (на 3 комнаты) кафельная печь с узорными изразцами. Она была красивой, старинной выкладки – с резной каминной полкой, беломраморная, с роскошным навершием почти под самым потолком (а потолки там были, ни много, ни мало, три с полтиной метра). На некотором расстоянии от неё, не самом маленьком, стоял, тоже довольно древний, буфет с двумя узкими высокими башенками, но немного пониже печи. Так что учудил этот проказник? Он, как обычно, залез на резной шкаф, стоявший у родительской тахты, оттуда перепрыгнул на буфет, а с буфета на печь. Пока он прыгал со шкафа на буфет, это было опасно, но терпимо, так как и тот, и другой были деревянными, и когти Пуша, цепляясь за дерево, обеспечивали ему надёжное приземление.

Не то было с печью. Выложенная гладкими, скользкими изразцами, она не давала ему зацепиться за неё. Пуш с размаху проехал по верхней части печи, чуть не врезавшись в стенку, испугался и решил вернуться. Не тут-то было!

Его лапы скользили на гладкой поверхности, не давая возможности оттолкнуться. Тут-то он перепугался донельзя! Он приседал, подходил к краю, заглядывал вниз и отчаянно мяукал. Естественно, это ему никак не помогало! Проблема от этого не решалась, а кот боялся всё больше и больше. Катя и мама, со своей стороны, бегали внизу и не знали, что предпринять. Обе они были невысокого роста и даже со стремянки не доставали до верха печи. Папы дома не было, и, как назло, именно в этот день он должен был вернуться особенно поздно. Пуш уже не кричал, а хрипло мявкал, было похоже, что от страха и переживаний он потерял голос.

«Ну вот что, - наконец решительно сказала мама. – Сейчас мы будем совершать акробатический трюк.» Она раскрыла стремянку и поставила её максимально близко к стенке печки. Затем на верхнюю площадку лестницы водрузила табуретку. Пол в комнате был неровным, лестница стояла неустойчиво, и всё сооружение выглядело абсолютно ненадёжным и шатким. Но у Катиной мамы было две особенности – во-первых, она была бесстрашной, на войне она ползала с разведчиками на передовую и брала «языков», а во-вторых, в ней была сильна авантюрная жилка. Кроме того, мама была доброй и любила животных, и терпеть не могла, когда кому-либо было плохо. Поэтому она, ничтоже сумняшеся, вскарабкалась на табуретку (у Кати сердце колотилось, как бешеное) и протянула руку к Пушу. Но кот был так напуган и так трясся от страха, что только ещё дальше забился в самый тёмный угол. Однако, мама предусмотрела этот вариант. Она достала из кармана фартука продуманно заготовленный кусочек сала, которое Пуш любил до беспамятства, и, ласково приговаривая, стала выманивать его из угла. Лестница слегка покачивалась, мама балансировала на ней, как настоящий циркач, а Пуш тем временем нерешительно начал двигаться к маме. Мама терпеливо уговаривала его, готовясь его схватить. И вдруг Пуш, видимо, поняв, что мама пришла ему на помощь, вцепился в её руку и по ней, как по ветке, перебрался к маме на плечо. Мама вскрикнула, когда когти Пуша впились в неё, табуретка покачнулась, лестница зашаталась… Катя в ужасе закрыла глаза, успев подумать: «Это конец!» Она стояла, не дыша, ожидая страшного грохота. Но ничего не происходило.

Когда Катя решилась открыть глаза, мама уже стояла перед ней, держа на отлёте окровавленную руку.

Как только мама очутилась на полу, Пуш стремительно соскочил с её плеча и немедленно забился под тахту, где и просидел всю ночь и весь следующий день. Как ни звали его, как ни выманивали, он ни за что не выходил. Выполз он оттуда только к следующей ночи. Напился воды, но есть не стал, и снова под кровать. Только на третий день он, наконец, отошёл. После этого он хвостом стал ходить за мамой и ревниво оттирал Грайку, когда тот прибегал встречать хозяйку первым. «Вот нехотя с ума свела!» - цитировала мама Грибоедова. Больше Пуш никогда не прыгал на печь.

А мамину руку пришлось долго лечить. На ней даже остались небольшие белые шрамы. «Боевые отметины», - шутила мама, но на Пуша не сердилась. «Он же, дурачок, не знал, что так получится», - говорила она, гладя пушистую спинку и слушая, как довольно мурчит это всеми любимое существо.