Миф
Кто утроб моих истинный, праведный Один, мой личный Грей?
Отражённое солнце, на водах холодных, не станет греть
в остывающих тайнах заката лучом отпечаток – багрянец дней.
Оттого ли безбрежно-солёное в изменчивом омуте холодней?
Вам внушали лишь сказки и небыль, и ветреный свет легенд
расплывался о Храме, которого, в сущности, в мире нет.
И на небе огромном, наточенный игом молчания, меч звезды,
что проходит сквозь бремя, осадки, столетия, тучный дым.
Дюже новым (рискнувшим остаться здесь дольше, чем…) верен страх.
Проповедники молятся, знавшие каются всем ветрам
в том, что здесь, где по-волчьи скулит и по-рабски поёт душа,
странный дом. Приходя, иноверец теряет свободы шаг.
Не летит буревестник, с тревожным посланием не спешит,
ведь у сказочных роз, вдоль оград, отрастает свинцовый шип:
тоньше спиц, тоньше игл – расстилается злачный, колючий кров.
Много ль, мало ли встретилось в мире безумцев да дураков?
Были разные сердцем: убогий, надменный, ревнитель, трус…
У ведуньи на каждую душу отборное зелье и чуткий вкус.
И для каждого путника ложе с надгробием, камнем щит.
Кто надеялся бурю, ветрá сумасшествий покорностью приручить?
Этот Храм – не обитель, непрошеным пристань, не отчий дом.
Не кричи, что хотел бы остаться юродивой тенью на суд веков.
Здесь и нищий был болен, и знатный, как идол, заморский принц.
Слышишь звон колоколен?
Весна раздалась панихидой птиц.
Грузно небо в нутро проникает люпиновым* молоком,
в ранний час омовенья, под пристальным ликом святых икон.
Ищешь парус… Не ал? Откровенье зари превзойдёт огонь.
Я с тобой.
В том ряду на коленях: мудрец, громовержец, земли король.
Корпус судна увечен, и сброшенный в тины якорь... снедает соль.
Ты ж, сошедший на берег, безмолвен, по острым камням босой.
Из разбитых о риф каравелл выйдет вряд ли на диво чертям морским
дом, в котором сумбурно сживаются радость, похмелье и тень тоски.
Солнца луч сквозь сырые туманы да темень: сбывается поутру –
беспощадное море, как пóдать, небрежно к обедне выносит труп.
Снился сон, что над телом обмякшим склоняется Та… (не помянем нимф).
Обрывается сон? Милый друг, воплощается страшный миф!
Я – твой берег. Я – райская куща. Я – солнце. Не дар Богов.
Я – то тёмное море, что вечно терзает… вновь надежды даёт покой.
Я – немая обитель садов, гордых, в вымыслах, птиц и бездушных скал.
Здесь Хранитель, поверь мне, не стал бы, не смог бы тебя искать:
у забытой Богами купели Вселенной. Ослепни – смотрю в глаза:
я могу тебя тешить, лелеять, возвысить... низвергнуть и наказать…
странным счастьем, покуда кривое исчадье приносит отрёкшим боль.
Человек, ты зовёшь меня ныне же просто: «Помилуй, Моя любовь!»
Что ты скажешь теперь всем, слагавшим мне песни, и всем мудрецам?
Что ты знаешь о том, в свою душу однажды впустивший сам?
Кои жгущие цепи весомы и тяжки. Но порвать их совсем не смей!
Терпкий яд как лекарство, пострашнее укусов ползущих змей.
Нет иного орудия?
Сдайся. Сломайся. Не можется – сто причин
попытаться себя убедить, обмануть.
У меня отобрать, оторвать, лечить,
в час бессонниц меня распиная.
Не надломится ль веры кость?
Ты живёшь? Ты надеешься?
– Бойся!
В тебе Я навеки…
Попробуй, брось!
* ядовитым
© Кайгородова Светлана
/ iiijiii В Конце Тоннеля. 2021 /
