Бог даст, свидимся...
15 августа (по некоторым источникам 17 августа) 1942 г. группы элитного подразделения «Эдельвейс» захватили Клухорский перевал. Бои за его освобождение длились около полугода, и к январю 1943 года перевал был освобожден от оккупантов. В ожесточенных боях на Клухорском перевале погибли тысячи советских воинов 815-го стрелкового полка, подразделений 155-й бригады, 3-го дивизиона 956-го артиллерийского полка и других частей советской армии. В память о солдатах, положивших свои головы в битве за Кавказ, в этих местах установлено несколько обелисков.
— Деда! Ну скажи хоть ты ей, надоела со своим Шопеном! — забияка, предусмотрительно спрятавшись за спиной деда, усиленно корчил рожицы сестре.
Та возмущенно прекратила игру:
— Чайковский это. Неуч! — и, гордо тряхнув головой, удалилась из комнаты.
— Да какая разница! Сейчас фильм будут показывать про танкистов, а ты всё играешь, — быстро включив телевизор, пока сестра не передумала, уселся на диване. — Дед, посмотришь со мной?
Но дед, отказавшись от просмотра, вышел на балкон. Ему бы сейчас затянуться хоть разок, как бывало раньше, в молодости, да нельзя: музыка спровоцировала наплыв тяжёлых воспоминаний, от которых не было возможности избавиться…
***
Состав со скрежетом остановился на каком-то полустанке. Батальон направлялся к Клухору. Ему ещё предстояло сразиться с опытным и хитрым врагом, каким являлась дивизия «Эдельвейс». А сейчас солдаты с любопытством выглядывали из проёма товарного вагона. Кто-то уже спрыгнул на землю.
— Стоянка десять минут, может, пройтись по перрону, достать кипятку? — спросил Василий у Арама.
Закадычные друзья детства вместе добровольно заявились в военкомат. Чернявый, кареглазый, с резкими чертами лица Василий больше походил на цыгана. А Арам был голубоглазым блондином под два метра ростом.
— Арам, ты это, особо не высовывайся, а то немец сразу в тебя попадёт, что я матушке Мариам скажу, — подшучивал над другом балагур. Арам смеялся в ответ и качал головой. — Смотри сам не слови пулю-дуру…
— Давай я, — забрав у Василия котелок и прихватив с собой вещмешок, намереваясь поменять что-нибудь из пайка на махорку, Арам, перешагнул через рельсы и двинул к сколоченным вкривь и вкось прилавкам: без еды можно продержаться, без курева совсем невмоготу. Бабушки оживлённо предлагали свой товар:
«Носочки!.. Шерстяные… Молочко!.. Кому свежего молочка?!. Яйца, варёные… Подходи, солдатик!..»
— Вы русский? — Арам обернулся на голос. В двух шагах переминалась с ноги на ногу молодая женщина. На руках у неё сидел мальчонка двух лет с зарёванным личиком. К ногам прижимался второй, чуть постарше. — Вы русский? — повторила она вопрос и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Помогите, пожалуйста, — и, словно оправдываясь, — дети вторые сутки голодные. У нас сумку в вагоне украли вместе с одеждой и едой, а до места назначения ещё долго добираться.
Мужчина, не раздумывая, снял с плеча рюкзак, достал краюху хлеба, отломил кусок, отдал малышу. А другую половину протянул пацану. Тот глянул на мать, получив молчаливое согласие, схватил хлеб и стал жадно есть.
— Давайте отойдём, — предложил он незнакомке и направился к сваленным в кучу мешкам с песком.
Троица послушно последовала за ним. Солдат выудил из вещмешка консервы и два куска сахара, завёрнутые в платочек:
— Держите! Этого должно хватить на время. Или выменяйте на молоко детям, — оглядев хрупкую фигуру, одетую не по погоде, снял шинель и накинул на её плечи, укрыв заодно и малыша.
— Как же так?! А Вы?
— Я найду что надеть, не беспокойтесь.
— Арам, поторопись, отходим!
Мужчина спешно забросил вещмешок за плечо, взял в руки автомат и пустой котелок и попрощался:
— Мне пора. Берегите себя и детей.
— Арам? — удивлённо переспросила женщина.
— Это армянское имя, — улыбнувшись, ответил солдат.
— Я Галина, — спохватившись, крикнула в спину. — Спасибо, Арам. Бог даст, свидимся. Или лучше — сбережёт…
Арам побежал к отходящему составу, прыгнул на ходу и обернулся. Галина и мальчики махали ему рукой.
Образ женщины время от времени всплывал перед глазами. Он очень надеялся, что у них всё в порядке.
***
Враг наступал. По всей линии фронта велись ожесточённые бои. Немцы понимали, что без покорения перевала не видать им Сталинграда.
Земля дыбилась от массированной атаки. Очереди станкового пулемёта, оглушительные хлопки миномётных мин перемешались с матерными воплями солдат. Раскалённый свинец легко раздроблял и вспахивал горную твердь. От дыма и пыли ни черта не было видно. Запах подпалённой плоти забивался в ноздри, горло, лёгкие. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Ужас пока заглушали принятые на грудь сто грамм, а мозг уже зафиксировал присутствие костлявой за левым плечом и почти смирился с неизбежностью.
Очерёдной снаряд взорвался совсем близко. Арама подбросило взрывной волной. Тело пронзили многочисленные осколки. Густая кровь струйкой пошла изо рта. Падения оземь он уже не почувствовал. Рядом скосило и Василия…
Атака на этот раз была отбита. Но какой ценой. Разбросанные по всему ущелью трупы, разорванная плоть, свисающая с ветвей чудом сохранившейся алычи, приторный запах крови, искорёженный металл, пустые гильзы. И — давящая тишина, которую ненароком нарушил вороний крик и тут же смолк.
Санинструкторы приступили к поиску раненых: мёртвых потом подберут и отнесут к месту общего захоронения. Все действия проводились в спешке. Повторная атака была неизбежна. Неожиданно один из них оступился и споткнулся о ногу распластанного на земле солдата. Раздался тихий стон.
— Живой? Неужели жив ещё…
Раненого осторожно переложили на носилки и вместе с остальными выжившими доставили в госпиталь.
***
Арам резко раскрыл глаза и инстинктивно попытался дотянуться до автомата, но рука не слушалась. Да и автомата рядом не наблюдалось. Движение отдалось сильной болью по всему телу. Она сосредоточилась в груди и усилилась по нарастающей, словно внутри разгорелся пожар. Позвать кого не было мочи, каждый вдох был мучением. Как сквозь толщу воды достиг искажённый голос:
— Галина Ивановна, доставили новых раненых. У этого состояние критическое. Задето лёгкое, большая кровопотеря, в сознание не приходил.
Имя показалось знакомым, но откуда — никак не вспоминалось. Арам вновь погрузился в спасительное небытие.
— Арам! Арам, Вы слышите меня? — настойчивый голос не давал досмотреть сон. А там вовсю светило солнце, в распахнутые настежь окна врывался летний ветерок и теребил занавески. Раздавались звуки рояля:
— Чайковский! Как можно не различать его музыку? Вслушайся только… — сестрёнка легко велась на его подначивания и начинала игру сначала. Где-то рядом в такт мурчала кошка. За окном цвела пахучая сирень…
— Арам, слышите меня?..
— Ддда-а… — пришлось ответить, чтобы отвязаться от навязчивого голоса и вновь вернуться к прерванному сну, где не было войны и все были счастливы.
— Арам, узнаёте меня? — женщина убрала с лица марлевую повязку и наклонилась ближе.
Арам с трудом разлепил веки и сфокусировал взгляд:
— Галина… — на лице солдата появилась слабая улыбка. — Вы…
— Я. Узнали. Больше ни слова, — она повернулась к медсестре и приказала: — Подготовьте к операции.
Операция затянулась. Две трети лёгкого пришлось удалить вместе с застрявшими в нём осколками. Более мелкие так и остались лежать в опасной близости от сердца. Галина уже не верила, что пациент выживет, но продолжала выверенными движениями накладывать швы.
— Арам, Вам есть к кому возвращаться? Для прохождения дальнейшей службы Вы не годитесь. Но прежде было бы неплохо восполнить потерю крови, иначе не доедете до дома.
— Позвоните, пожалуйста, в мой родной город, прямо на почту. Телефонистка наша соседка. Она передаст матери Ваши слова.
Галине не сразу удалось дойти до аппарата. Раненые всё прибывали, редко кто с легким ранением. Сложнее всего давались ампутации. Молодые здоровые в одночасье становились инвалидами. Тяжелее было наблюдать, как ломаются вчерашние мальчишки. Ситуация удручала, но как врач-хирург она боролась за их молодые жизни любым способом.
Дозвонившись наконец до городской почты, Галина попросила телефонистку передать матери Арама, чтобы та приехала за сыном и по возможности привезла с собой вина.
Через некоторое время Мариам была на месте. С провизией и вином. Как ей это удалось, неизвестно. Быстро оценив ситуацию, женщина попросила разрешения приглядывать и за остальными солдатами. Добровольно взяла на себя обязанности санитарки по палате. Рук не хватало. Посильная помощь была ко времени.
Арам пошёл на поправку. Галина чуть дольше останавливалась у его кровати. Всё чаще улыбалась осторожным шуткам. Мариам всё подмечала, но не вмешивалась. Нравилась ей очень Галина. Такая молодая, а уже вдова.
Она разузнала, что Галина с сыновьями ютится в больнице: в отдельной комнатушке. Мальчишки были не по годам серьёзны и послушны. Редко выходили в коридор и никогда не шумели.
Иногда приходили в палату проведать Арама и пожаловаться друг на друга. Мужчина легко разрешал мальчишечьи споры. Незаметно для себя Арам привязался к ним. Пришло понимание, что без этой троицы ему не жить. И он сделал предложение Галине. А та взяла да и согласилась. Перешагнув через своё прошлое, забывая про военное положение.
— Дочка, отдай детей. У нас спокойно. Я присмотрю за ними, пока ты здесь людей спасаешь. К Араму привыкнут. А кончится война, и сама приедешь, насовсем.
— Вы поезжайте. Мы потом обязательно навестим вас, и я оставлю сыновей.
Прощались на ходу, с надеждой на скорую встречу. Но по приезду в родной город, Араму поплохело. Пришлось заново ложиться в больницу. Письма Галине остались без ответа. Тогда Мариам попросила соседку соединить с телефонисткой Сухуми. После двух слов, трубка выпала из рук женщины.
— Погибли… Снаряд попал прямо в госпиталь. Никто не выжил.
«Никто не выжил» звенело в ушах Арама. «Никто не выжил!..» — кричалось во сне.
***
В комнате вновь зазвучал Чайковский. Видимо, фильм про войну закончился.
А жизнь — продолжается…
